Потом он молча повернулся к ней спиной, скрипнули ворота... Она метнулась следом, ударила кулаком в створку... И страшная боль отшвырнула ее прочь. Руку обожгло.
Ворота были покрыты серебром. Насмешка? Или напоминание таким, как она, что через эти ворота можно пройти только с разрешения... Этого страшного безмолвного изваяния?
Она ушла и вернулась на следующую ночь. И снова человек в плаще с капюшоном был молчалив. И снова она ползала у его ног, извивалась на камнях, покрытым жалящим лунным светом.
И тогда вдруг ударил колокол. Где-то совсем рядом. И боль скомкала ее и отшвырнула прочь. Бомм!
Не слышать этого, не слышать... больно... зачем... каждая капелька ее крови вдруг обратилась в расплавленное серебро, и все тело стало болью.
Бомм!
Зажать уши... Нет.
Она почувствовала на себе взгляд. Она прикусила губу... Не до крови, только бы не до крови... Встала на колени и замерла.
Бомм!
Боль кипела в ее жилах, бушевала и рвалась наружу криком.
Бомм!
И взгляд. Внимательный. Ожидающий. Она не чувствовала в нем жалости. И ей не нужна была жалость. Ей нужно было спасение.
Бомм!
Бесконечные удары колокола. Каждый из них тянулся бесконечно. И бесконечность сменялась бесконечностью. И боль перетекала из одной чаши в другую. И даже луна вздрагивала, когда колокол извергал очередной поток боли.
Ей тогда показалось, что она ослышалась. И он понял это. И повторил.
Завтра.
И в сердце что-то шевельнулось... Надежда? Нужно прийти завтра.
И она пришла... Идет... Неужели он не понимает, как ей трудно сейчас идти... Или он точно знал, что этой ночью пройти по дороге в скалах будет труднее... Гораздо труднее. Вчера ей казалось, что большей муки быть не может.
Может, сказала ей сегодня полная луна. Может, сказали молочно-белые скалы. Может, сказали камни мостовой.
Может, может, может, может, может, кричало сердце.
Последний поворот. Выбеленная лунным светом стена монастыря, похожего на крепость. И Он. Снова молча стоит перед воротами. Ждет.
Она приблизилась. Сделала три последних шага. Остановилась, бессильно опустив руки. Она уже не могла ничего ни хотеть, ни бояться. Все силы уходили на борьбу со своим телом. Лунный свет просочился сквозь ее кожу, смешался с кровью.
Не было сил даже на то, чтобы просить. И снова всплыло видение из детства: она тонет в озере, небольшом озере за деревней. Тогда она еще жила с людьми. И тогда она еще не боялась полной луны. Она купалась в озере и вдруг почувствовала, как силы оставили ее, как холод впился в ноги и потащил на дно. До берега – рукой подать. И на берегу стоит человек. И смотрит в ее глаза. А она не может даже крикнуть, не может позвать на помощь.
Вот как сейчас.
Тогда прохожий протянул ей руку и вытащил на берег. Сейчас...
Стоящий перед ней шевельнулся. Он действительно протянет ей руку? Он...
Влажный шлепок о камни. Запах. Ей не протянули руку, ее оттолкнули от берега.
Кусок мяса, сырого, пахнущего безумием, истекающего кровью.
Запах. Пар над мясом, словно остатки жизни все еще продолжают вытекать из него. Кровь.
И внимательный взгляд из-под капюшона. И полная луна.
Озноб пробежал по позвоночнику, от крестца к затылку, к плечам, по рукам до кончиков пальцев. И она уже ничего не могла сделать. Мостовая вздыбилась. Кровоточащее мясо приблизилось к самому лицу.
Зуд по всей коже. Боль в кончиках пальцев. И...
Нет! Она даже, кажется, выкрикнула это. Нет! Нет!
Выпрямиться. Встать и выпрямиться. Отвести взгляд от крови и посмотреть ему в лицо. Встретить его выжидающий взгляд.
Она не станет. Она сможет...
По лицу текли слезы. По лицу. Она посмотрела на свои руки. Руки... Это все еще руки. И...
Он отступил в сторону.
– Входи, – сказал он.
Входи, закричали скалы, содрогнувшись. И луна качнулась от этого крика.
Входи.
Еще не веря себе, не имея силы поверить, она шагнула к воротам, переступив через кровь.
Ворота.
Она протянула руку. Замерла.
Серебро.
Ворота покрыты серебром.
Нужно взяться за кольцо и потянуть на себя. Взяться за серебряное кольцо и потянуть на себя.
Она посмотрела на свои руки. Они еще помнили вчерашнюю боль. Тогда она просто ударила кулаками в ворота. И отлетела прочь. Сейчас...
Она снова протянула руку к кольцу, дракону, вцепившемуся зубами в свой хвост. И почувствовала, как потянуло от кольца... жаром?... холодом? Болью потянуло от серебряного дракона.
Пальцы сжались.
Она схватила дракона за скользкую шею, будто хотела его задушить. Он последний остался на ее пути. И она не позволит дракону остановить себя.
Кожа на ладони покрылась волдырями, которые тут же лопнули.
Створка ворот была тяжелой.
Это дракон терзает ее руку. Он не хочет, чтобы она вошла внутрь. Чтобы она обрела спасение в этой древней крепости, которую сейчас называют монастырем.
Сзади, в долине – смерть. Впереди – спасение. Даже не само спасение, а надежда на спасение. И между ними боль. Серебряный дракон.
Она закричала, вцепившись обеими руками в кольцо.
Створка подалась, открывая проход в темноту, туда, куда не попадал лунный свет.
Когда ворота монастыря закрылись, откуда-то из-за скал выполз волк. Он был громадным, этот волк, но столько было в его теле страха, так неуверенно он двигался по камням, что казался маленьким и тщедушным.
Волк осторожно ступил на освещенную луной площадку перед воротами, опустился на брюхо и пополз, поскуливая то ли от страха, то ли от голода.
Волк подполз к мясу, осторожно обнюхал его, оглянулся на монастырь. Верхняя губа волка задрожала и поднялась, обнажая клыки. Ненависть? Разочарование?
Волк взял мясо в зубы.
Кровь потекла по языку. Волк медленно двинулся по дороге вниз. Только спустившись почти до самой равнины, волк позволил себе остановиться и съесть мясо.
В монастыре ударил колокол.
Волк вздрогнул и замотал головой. Потом посмотрел в сторону монастыря, перевел взгляд на луну. Горло напряглось, спина выгнулась, словно что-то надавило волку на спину... Вой потянулся к небу, к луне, потянулся и бессильно упал в темноту, оборвавшись внезапно.
Волк побежал прочь от скал, держась так, что луна светила ему в спину.
Полная луна.
