– Ты не замерз? – спросила Шура, нежно коснувшись
его предплечья.
– Да нет, – ответил он.
– А меня даже твоя куртка не спасает.
– Тогда по домам!
– Нет, подожди. Пойдем туда… – Шура указала на
сарайчик в глубине палисадника.
– В курятник? – недоверчиво переспросил он.
– Это не курятник, Стас, это мое тайное убежище. Пошли,
покажу.
И она повела его к сарайчику, в котором действительно
оборудовала себе вполне годное в летнее время жилище: на дощатые стены наклеила
плакаты, на дырявое ведро накинула скатерку и поставила банку со свечой, а из
нескольких ящиков сложила лежанку, водрузила на нее матрас и застелила бельем.
Именно в нем, в своем тайном убежище, она принимала поклонников.
– Ого! Да у тебя тут просто «Националь», –
хохотнул Стас, плюхнувшись на «кровать».
– Может, и не «Националь», но когда на улице тепло, тут
можно ночевать… – Шура подошла к лежанке и скомандовала Стасу: – Двигайся,
я тоже полежать хочу.
Тот вжался в стену, освобождая ей место. Она примостилась
рядом. «Кровать» была узкой, два человека умещались на ней с трудом, и чтобы
лежащий с краю не свалился, его необходимо было придерживать. Что Стас и
сделал, обхватил Шуру за талию.
– Так теплее? – спросил он.
Одинец кивнула. Его дыхание щекотало ей шею, и это было так
чудесно, что она закрыла глаза. «Если б Стас сейчас поцеловал меня в
затылок, – подумалось Шуре, – я бы повернулась, и мы встретились
губами… Потом все произошло бы само собой! А то как-то стыдно первой
приставать… Да и не умею я!»
– Что-то мне даже жарко стало, – сообщил Стас и
завозился.
– Лежи спокойно, а то я свалюсь…
– Да я пойду, пожалуй. Поздно уже! – Он стал
подниматься.
Но Шура не дала ему уйти. Забыв о том, что первой приставать
к парням некрасиво, она перевернулась на спину, обвила шею Стаса руками (он как
раз пытался через нее перелезть), притянула его к себе и жарко поцеловала в
губы. Несколько секунд ответа не было, губы Стаса были неподвижны, тело
напряжено. Но вдруг тело обмякло, а губы затрепетали. Шура, бедром ощутив выпуклость
в его паху, счастливо подумала: «Не отвергнет!» – и сорвала со Стаса футболку.
Глава 7. Наши дни
Стас мчался на своей «Ямахе» по пустынному шоссе. Шлем он не
надел, и льющиеся из глаз слезы мгновенно высыхали на ветру.
Он и не предполагал, что смерть отца так его потрясет. В
последние годы они почти не общались, а если и случались диалоги, то все
заканчивались одним – скандалом. Причем инициатором его, как правило, бывал
Стас. Сын взрывался, если отец навязывал ему свою помощь или просто давал деловые
советы, злился, если тот лез в его личную жизнь или пытался втянуть Стаса в
свою, выходил из себя, когда отец вспоминал маму, но если не вспоминал, то Стас
просто сатанел. И всякий раз при встрече с отцом он ловил себя на одной и той
же мысли: «Мама умерла из-за тебя, сукин ты сын! Ее больше нет, а ты живешь… И
не мучаешься угрызениями совести… И наслаждаешься деньгами, властью, бабами…
Как несправедливо! Лучше б ты умер!»
И вот отец умер…
Стас газанул. Мотоцикл взревел и понесся с такой скоростью,
что стоящие по обе стороны дороги деревья слились в один сплошной забор.
Когда Стасу (он тогда уже собрался уезжать с вечера встречи
с одноклассниками и шел к своей «Ямахе») сообщили, что его отец убит, он не
поверил своим ушам. Решил, что это жестокая шутка. Ему всегда представлялось,
что папа умрет глубоким стариком, пережив всех своих врагов, и вдруг – покинул
мир в расцвете лет (формально он уже был пенсионером, но энергии Виктору
Сергеевичу было не занимать), да еще дал себя убить? И кому, Вере Чайке?
Ну да, Стасу сказали, что Радугина-старшего убила именно
Вера. Уже потом, когда стали известны все факты, он понял: Чайка тут совсем ни
при чем. А вот кто при чем, Стас даже представить не мог. Он, конечно, понимал,
что у отца куча завистников, недоброжелателей, соперников, и допускал, что его
кончины могут желать многие, но чтоб убить… Да еще и не руками нанятого
профессионала, а своими собственными…
«Убийство не политическое, – размышлял Стас. Тогда, еще
не осознав до конца всей горечи утраты, он мог логически мыслить. – Такие
тщательно планируются и чисто исполняются. Хотя вполне вероятно: отца убрали
потому, что он кому-то помешал как мэр или бизнесмен, он же главный акционер
птицефабрики. Но решились на это спонтанно… На вечере выпускников было много
людей, тесно связанных с ним. Кстати, вице-мэр тоже присутствовал, а он,
пожалуй, первый кандидат на опустевшее кресло…»
Мотоцикл подбросило на кочке и повело в сторону. Стас еле
удержал «Ямаху», но все же смог избежать падения. Выровняв своего железного
коня, нажал на тормоз. Все, пора остановиться и отдышаться, а то и шею свернуть
недолго. Он однажды уже чуть не погиб, когда вот так же гнал по ночному шоссе…
Тогда его мать лежала в гробу, и до ее похорон оставались считаные часы. Стас
был не в силах находиться в доме (особенно потому, что там отец запоздало
убивался над телом жены), выбежал во двор, прыгнул на мотоцикл и помчался куда
глаза глядят. Он гнал так, что покрышки визжали, и на одном крутом повороте
мотоцикл завалился набок, полетел в кювет. Чувствуя адскую боль в придавленной
«Ямахой» ноге и видя перед собой только приближающийся ствол гигантской сосны,
Стас подумал: «Все, конец», – и почувствовал разочарование. То есть ничего
такого, о чем пишут и говорят: будто вся жизнь пролетает перед глазами. Он
ощущал только сожаление о том, что жизнь так быстро подошла к концу…
Но тогда все для Стаса кончилось благополучно. Он даже не
пострадал серьезно. Только ногу сломал и на похоронах матери был в гипсе. От
черепно-мозговой травмы его спас шлем. Если б не он, возможно, не было бы уже
Стаса Радугина на свете.
После той аварии он всегда ездил в шлеме. И только сегодня
не надел. А все потому, что разбил его: когда осознал, что отца больше нет,
шарахнул шлемом об асфальт, вскочил на мотоцикл и погнал в темноту…
В кармане куртки затрезвонил мобильный телефон. Стас вытащил
его, глянул на экран и сильно удивился, обнаружив шестнадцать неотвеченных
вызовов. Оказывается, ему все время звонили, да только он не слышал. На сей раз
связаться с ним хотел давний отцовский товарищ, владелец единственной частной
нотариальной конторы города Забудкин.
– Здравствуйте, Андрей Саныч, – поприветствовал
его Стас. Голос его был на удивление спокоен, хотя внутри все дрожало.
– Привет, Стас… – И с тяжким вздохом сказал: – Соболезную.
Стас молчал. Он не знал, как реагировать на соболезнования,
хотя, когда умерла мама, слышал их многократно. К счастью, Андрей Александрович
и не ждал от него каких-то ответных слов. После небольшой паузы он бросил еще
одну фразу:
