– Вообще-то мы ей ничего плохого не сделали…
– Мы просто о ней забыли.
– Могла бы о себе и напомнить, – поморщился
Стас. – Она никогда не была забитой, а в тот день я ее не узнавал…
– Да, мне тоже ее поведение показалось странным.
– На самом деле ничего странного, все объяснимо.
Компьютер, дисковый центр «Сони», блины с икрой… Она же совсем в другом мире
живет!
– Все так плохо?
– Очень. Родители бухают, не работают, сестра в колонию
загремела. Да и Шура ничего хорошего в жизни не видит. Днем шваброй машет,
вечером каких-то придурков обслуживает за бутылку портвейна и шоколадку…
– Ужасно, конечно, но убежала она тогда не из-за этого.
– Нет? – не очень убедительно удивился Стас – он и
сам догадывался, в чем истинная причина Шуриного бегства.
– Она тебя любит.
– Да не смеши! Я, конечно, ей нравлюсь, и у нее со мной
связаны приятные воспоминания, но…
– У вас был роман?
– Она тебе сказала?
– Да. И многое другое.
И Вера вспомнила тот день, когда пришла к подруге мириться…
Шура лежала на кровати, бледная, с опухшим от слез лицом, и
сосредоточенно смотрела в потолок. Увидев Веру, она грустно улыбнулась:
– Привет, Чайка.
– Привет! – Вера присела рядом. – Ты не
обижаешься на меня?
– Нет, конечно. Ты ни при чем… Никто не виноват в том,
что я никчемная дура… Никто, кроме меня.
– Перестань, никакая ты не никчемная… И вовсе не дура!
Да, ты не очень хорошо устроилась в жизни, но тут виноваты прежде всего твои
родители…
– Брось, – отмахнулась Шура. – Я могла бы
уехать отсюда, поступить в техникум, жить в общежитии… Могла бы стать такой,
как ты… – Вера хотела запротестовать, но Шура жестом попросила ее
замолчать. – Я, когда увидела тебя, не поверила своим глазам. Ты была
забитой, глуповатой, страшненькой! Уж прости меня за откровенность, но я и
дружить-то с тобой стала именно поэтому: мне было радостно от того, что хоть
кто-то хуже меня… И что же? Теперь ты совсем другая – красивая, умная,
раскованная, успешная. А я…
– У тебя еще есть время, Шура! Тебе только двадцать
два. Поступи в техникум, я помогу.
– Поздно, – со старческой обреченностью
проговорила бывшая подружка.
– Почему?
– Я тебе не все сказала… Дело в том, что водиться с
тобой в детстве я начала еще по одной причине… Ты дружила с ним!
– С кем – с ним? Кроме Стаса, я ни с кем…
– О нем я и говорю… Я, когда увидела его впервые, как
будто родилась заново. В семь лет влюбилась – и на всю жизнь.
– Но это же здорово – любить.
– Да, наверное. Но не принцев! Только в кино дочери шоферов
и садовников выходят замуж за миллионеров, а в жизни – никогда. Но я не хотела
в это верить и ждала… – Шура не заметила, как из ее глаз потекли
слезы. – И дождалась, представляешь? Нам было по семнадцать, и я стала его
первой девушкой. Мы встречались почти каждый вечер. Катались на мотоцикле,
купались голышом, занимались любовью. А потом наступила осень, Стас уехал в
большой город и больше обо мне не вспоминал. В общем, мое счастье продлилось
полтора месяца. Как думаешь, стоило ради них всю жизнь мучиться? – Шура
посмотрела на Веру и, не дождавшись ответа, продолжила: – По глазам вижу,
считаешь, что нет. А я душу бы продала, чтоб это продлилось еще хотя бы два
дня… Когда он забыл меня, я думала – умру. Но нет, живу. Хотя разве это жизнь?
Думаешь, мне нравится быть шлюхой? Да нисколько! Мне даже в зеркало иной раз
противно на себя смотреть. Но я пью, курю, трахаюсь, лишь бы не думать о
нем… – Она уже рыдала, обхватив голову коротенькими пальцами с
облупившимся лаком на ногтях.
Вера подалась вперед, обняла подругу за подрагивающие плечи
и стала успокаивать. Гладила ее по жестким из-за пергидроля волосам и
приговаривала:
– Ну, все, все, не плачь… Все будет хорошо. Все
наладится. Я позанимаюсь с тобой, денег одолжу, и ты сможешь поступить в
техникум… Уедешь в другой город и забудешь о Стасе…
– Ты что, не понимаешь? – вскричала Шура,
отталкивая Веру. – Я живу только для того, чтобы дождаться момента, когда
он меня вновь позовет! Пусть я понадоблюсь ему на день, пусть на час, все
равно… – Шура шумно выдохнула и вытерла лицо подолом старенького
халата. – Я много думала эти дни. Никуда я, естественно, не уеду. Но и
жить, как раньше, больше не хочу. Я уже неделю не пью, отказываю всем мужикам и
курить бросаю. Завтра хочу новую работу начать искать.
– С работой я могу помочь. В наш банк работать пойдешь?
– Уборщицей?
– Нет, оператором ПК.
– Да ты что? – испугалась Шура. – Я не смогу!
Я вживую компьютер только у тебя дома видела.
– Ничего, научу тебя им пользоваться, это несложно.
Будешь ко мне вечерами домой приходить. За две недели поднатаскаешься, и с
первого числа милости прошу к нам в банк.
Шура боязливо поежилась, но все же дала согласие.
От Одинец Вера уходила со смешанным чувством: с одной
стороны, ее радовали перемены, произошедшие с подругой, а с другой… Она и не
подозревала, какие бури бушуют в душе простой, если не сказать, примитивной
Шурочки…
– Она тебя очень любит, – задумчиво повторила
Вера.
– Правда, что ли? Я не знал… Нет, я, конечно,
догадывался, что она ко мне неравнодушна, но что любит, и предположить не мог…
Иначе не пришел бы к ней. Да еще и с цветами!
– А зачем ты, собственно, пришел?
– Меня немного совесть мучила. Я слышал, что после
нашего разрыва она по рукам пошла…
– Так чего ж ты пять лет ждал? – вдруг разозлилась
Вера.
– Я считал, что она меня уже забыла. Дай, думаю,
поддержу бывшую подружку, помогу, чем смогу…
Вера, слушая его, едва сдерживала раздражение. «Тоже мне,
благодетель! – кипятилась она. – Пять лет назад попользовался
влюбленной девчонкой, потом выбросил, как старую газету, а спустя годы в
благородство решил поиграть…»
– Эй, Вера, ты куда? Поворачивай, мы уже
приехали! – услышала она голос Стаса.
Вера с извиняющейся улыбкой, повернула к коттеджу Радугиных.
Про себя же подумала: «Хорошо, что приехали. А то не сдержалась бы и вывалила
на него то, что копилось в душе эти годы… И все бы испортила!»
– Ну что, до вечера? – спросил Стас, подмигнув.
– До вечера, – эхом ответила она.
Стас чмокнул ее в щеку и вышел.
Чайка облегченно выдохнула (сдержалась-таки!) и, сделав
несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться, покатила к своему дому.
