Вообще отец для Стаса был непререкаемым авторитетом. Ему он
доверял, к его речам прислушивался. Да и внешность хотел бы иметь папину –
может, тогда бы девчонки к нему не липли. Вон отец какой строгий, суровый, но
красивый, вернее, не красивый, а, как шушукались соседские тетки,
привлекательный: смуглый, носатый, с квадратным подбородком, пронзительными
карими глазами и густыми, сросшимися на переносице бровями.
Короче, отца Стас уважал. А мать любил безмерно. Ему
нравилось в ней все: и красота, и сдержанность, и умение держать себя в руках в
любой ситуации, и даже холодность. Да, с другими она была холодна. Со всеми,
даже с мужем, но только не с ним. Стаса она обожала, ласкала и лелеяла, сын же
готов был ради нее на все. Однажды, в день ее рождения, он опустошил цветочную
клумбу перед клубом и положил охапку бархоток к ногам мамы. Конечно, ей потом
пришлось заплатить штраф, но она ни разу не упрекнула Стаса за столь
необдуманный, но романтичный поступок. Да и как она могла обвинить сына в том,
чего всегда ждала, но не могла дождаться от мужа, – безумства?
Даже когда Виктор за ней ухаживал – упорно, настойчиво,
преданно, он никогда не позволял себе романтических безумств. Если визит, то
минута в минуту, если прогулка, то по определенному плану, если цветы, то
покрупнее. Виктор был педантичен, прагматичен, даже приземлен, но напорист, как
торнадо.
Познакомились будущие супруги Радугины в сельхозинституте.
Ольга там училась, а Виктор чинил канализацию: она была успешнейшей студенткой,
он – приходящим сантехником. Он влюбился в нее сразу, она в него – только когда
поняла, что у нее нет выбора.
У Ольги к тому моменту, как Радугин выбрал ее своей дамой
сердца, был жених-аспирант и дюжина поклонников, у Виктора не было ничего, даже
квартиры. Но его это не останавливало. Каждый вечер он встречал ее у аудитории,
а если Ольга не приходила на занятия или пряталась от надоедливого слесаря, то
находил ее и дома, и в укрытии – по наитию. Он бил ее ухажеров. Он втерся в
доверие к ее родителям. Он даже их собаку заставил признать себя. Ольга не
знала, куда ей деваться от его любви. Конечно, если бы он был груб, несдержан,
она бы… Но Виктор всегда оставался с ней безукоризненно галантным, внимательным
– и непоколебимым, даже когда она обрушивала на него проклятия.
Прошел год. Аспирант, устав от тени своей невесты в лице
крупного, широколицего, бровастого парня, ретировался. Другие поклонники
разбежались еще раньше. Остался только Виктор. Но и тогда у Ольги не было даже
мысли о том, что этот деревенщина в чистеньком убогом костюмчике станет ее мужем.
Она еще не знала, что от судьбы не уйдешь.
Через полгода Виктор пришел свататься. Ольга истерически
рассмеялась, швырнула букет из трех гвоздик ему в лицо и сказала все, что о нем
думает: «Ты – быдло, ничтожество, дегенерат и неудачник». Он стоически выслушал
ее отповедь, развернулся и пропал из Ольгиной жизни. Как она думала, навсегда.
Но она ошибалась. Как только Ольга перестала вздрагивать,
когда кто-то звонил в их входную дверь, Виктор объявился: он подошел к ней в
коридоре института, показал зачетку и ровным, уверенным голосом сказал
следующее: «Я поступил в вуз, через пять лет стану молодым специалистом, еще
через пять начальником цеха, в тридцать я буду замдиректора, в сорок
директором, в пятьдесят председателем обкома партии, в шестьдесят генеральным
секретарем ЦК КПСС. Станешь моей женой?»
Сначала она хотела снова поднять его на смех, унизить,
оскорбить, но что-то в его темных, почти черных глазах заставило ее задуматься.
И поверить ему.
Его женой она стала лишь спустя пять лет, когда он с красным
дипломом закончил институт.
Эту историю Стас знал наизусть, правда, без ненужных
подробностей. Из нее он сделал два вывода: первый – мужчина всегда должен
добиваться своего, второй – любовь творит чудеса. Последнее не переставало его
удивлять, а вот первое он безоговорочно принял как свой девиз. Он станет таким
же сильным, упорным и уважаемым человеком, как и его отец.
И сейчас Стас вздернул подбородок, сдвинул брови, пытаясь
сымитировать отца, и грозно глянул на смешного розовощекого мальчишку в зеркале.
Мальчишка надулся, выпучил глаза, а потом залился безудержным хохотом. У него
был повод для радости – ведь скоро первое сентября.
* * *
Стоял изумительный день. Небо было чистым, солнце по-летнему
ярким, ветерок, теребящий еще зеленую листву, ласковым. Шура подтянула
гольфину, встряхнула букет астр, сворованных в соседнем саду, и, шикнув на кур,
направилась к школе.
Площадь перед ней уже была запружена нарядными детьми и их
родителями. На фасаде алел транспарант «1 сентября – День знаний!», висели
воздушные шары и флаги. Из рупоров неслась бодрая пионерская песня. На
флагштоке посреди площади болталось еще не поднятое красное знамя.
Шура влилась в толпу. Протиснулась к крыльцу. Встала на
ступеньку. Вообще-то на первую торжественную линейку ее должен был провожать
отец (мама трудилась уборщицей в этой школе), но он дрых после вчерашнего
перепоя, и Шура решила его не будить, дабы не опозориться перед будущими
товарищами. В конце концов, не маленькая, сама разберется куда идти.
В рупоре затрещало, марш оборвался, дети насторожились,
родители взволнованно зашептались: «Начинается, начинается…» Но после
секундного молчания рупор выплюнул новый аккорд. Все опять загалдели. Шура,
удобно стоявшая на возвышении и имевшая возможность обозревать всю площадь,
заинтересовалась одной парой. Пара была странная: хрупкая женщина с косой и
тонким лицом, совсем не подкрашенным, и белобрысая девочка с нелепым бантом.
Вернее, бант был нормальным, как у всех – белым, гофрированным, но очень уж
смешно он смотрелся на маленькой головке незнакомки да еще по цвету сливался с
волосами, поэтому казалось, что это не красиво завязанная лента, а уродливый
нарост на темени.
Шура горделиво тряхнула головой. Конечно, у нее волосенки
тоже жидковаты, но по сравнению с паклей белобрысой девочки – они просто грива…
И вообще, почему она так переживала, что будет выглядеть хуже всех? Может,
форма у нее и не новая, и гольфы ей подарили, и портфель мальчишечий, но та
девочка с покрасневшими глазками смотрится много хуже ее, хоть на ней и
новехонькая одежда.
Уверившись в своей неотразимости, Шура потеряла к незнакомке
всякий интерес. Она перевела взгляд в другую сторону и увидела, как от
близстоящего кирпичного дома в ее сторону направляется мальчик. Шура хотела
махнуть ему приглашающе, типа залезай ко мне, познакомимся, но так и осталась
стоять в бездействии. Рука, занесенная было для взмаха, повисла, слова застряли
в горле, а весь окружающий мир вдруг исчез, даже бравурная песня и треск из
репродуктора, казалось, оборвались. Все перестало существовать в тот миг, когда
Шура разглядела лицо мальчишки.
Она не поверила, что такие глаза и улыбка могут принадлежать
обычному пацану с соседней улицы. Этого просто не может быть! Мальчик, который
стремительно шел в ее сторону и небрежно помахивал огромными гладиолусами, не
иначе как принц из сказки. А его волосы! Ни у кого, даже у старшеклассников,
нет такой прически. Шура огляделась, так и есть, все мальчики пострижены
традиционно, «под 40 копеек» – ровная челка, обрубленные виски. А у этого
Маленького принца длинные локоны, блестящие, темные, отливающие золотом,
спускающиеся почти до плеч. А еще у него была ямочка на подбородке…
