И тут ее прорвало.
– Еще как рассматривала! Хотя понимала, что мы с тобой,
как дельфин и русалка из песни – не пара, не пара, не пара! Но я так сильно
тебя любила, что слепла, глохла, немела, и вместе со мной слеп, глох и немел
здравый смысл. Я любила и ждала… Ждала вот этого момента! – Шура, до сих
пор державшая пакет со вкусностями для дочери, прижала руки к груди, и банка
консервированных ананасов больно стукнула ее по животу. – И вот теперь…
Теперь, когда он настал, я вынуждена ответить – нет. Нет, Стас, я не стану
твоей женой. И не потому, что не хочу, просто ты сам меня не возьмешь, когда я
открою тебе одну свою тайну…
– Какую?
– Это я виновата в смерти твоей матери!
– Не понял…
– Я выложила ей все о Викторе Сергеевиче и тете Ульяне.
В тот день я пришла, чтобы тебя повидать. Вера рассказала мне о вашей
несостоявшейся свадьбе и в страшной спешке покинула город, а мне хотелось поговорить
с тобой. Узнать, из-за чего все произошло… Вот я и пришла. Но тебя дома не
было. Мне открыла тетя Оля, сказала, что ты задерживаешься на работе. Я решила
тебя подождать, а она… В дом-то она меня впустила, но оставила сидеть в
прихожей, как какую-то бродяжку. Но это еще ладно, к такому я привыкла, она
всегда очень высокомерно вела себя со мной. Я ей ужасно не нравилась, и она вот
так показывала свое ко мне отношение. Но в тот день тетя Оля этим не
ограничилась. Она высказала все, что думает обо мне. Естественно, ни одного
бранного слова она не произнесла, но опустила меня ниже городской канализации.
И попросила оставить тебя в покое. «Бегаешь за ним, как собачонка, –
бросила она напоследок, – смотреть противно! В женщине должно быть достоинство,
а в тебе его – ни грамма. Так что не надейся, что мой сын будет относиться к
тебе лучше, чем к половой тряпке…» Вот тут я не выдержала и вывалила все, что
знала. Я хотела ее уколоть, а вышло, что убила…
– Маме стало плохо при тебе?
– Да. Она схватилась за сердце сразу, как только я
замолчала. Когда я орала, она сидела, как изваяние, но стоило мне захлопнуть
рот… Я, естественно, тут же бросилась к ней, стала спрашивать, что ей принести:
воды там или валидола… Но она только махала на меня рукой, как бы говоря – уйди
отсюда. И я ушла. Но сначала вызвала «Скорую»…
– «Скорая» не успела.
– Знаю, – выдохнула Шура и замолчала.
– Ты могла бы не говорить мне.
– Могла… Но это было бы нечестно.
– Что ж… Спасибо за честность! – И он пошел к
выходу. Но, дойдя до стула, на котором оставил зайчиху, остановился и, не
оборачиваясь, спросил: – С Кариной я хотя бы смогу видеться?
– Если хочешь, можешь забрать ее из детского сада.
– Хочу, – сказал он.
– Тогда я позвоню, предупрежу.
Стас кивнул и, сделав последние три шага к двери, вышел. А
Шура все стояла с тяжелой сумкой в руках, прислушивалась к себе и с удивлением
понимала, что не испытывает горечи, а чувствует одно только облегчение.
