В этой суете Лукичу даже стало казаться, что все уже обошлось, что теперь нужно только сохранять порядок и спокойствие на вверенной территории. Просто подождать.
А потом на площадь выкатился танк.
Какого черта танк делал в самом центре города без прикрытия пехоты, откуда он вообще здесь взялся, подумал Лукич.
Может, это хорошо, подумал Лукич.
– Наши? – спросил Петруха.
Для него весь мир все еще делился на наших и ненаших; танки, появлявшиеся в финале фильмов, всегда были именно нашими… и просто не могли быть никакими другими. В кино.
В жизни танк подмял стоявшую у стены легковушку, опустил пушку и выстрелил в сторону автостоянки. Взрыв поднял в воздух ошметки металла и чьи-то тела… обрывки тел.
Вот тогда и вырвалось у Лукича то самое: «Какого хрена?»
На экранах мониторов все было хорошо видно: и взрыв, и побежавшие из-за машин люди, и пунктир трассеров, азартно перескакивающий от одной человеческой фигурки к другой.
В кадр вошел Олиференко. Он размахивал автоматом над головой, потом отшвырнул оружие в сторону и поднял руки. Пустые руки.
Олиференко шел к танку с высоко поднятыми руками и что-то, наверное, кричал.
В его сторону развернулся зенитный пулемет на башне танка. Олиференко остановился, оглянулся назад, и Лукич увидел его лицо – напряженное и… одухотворенное, что ли…
Олиференко снова повернулся к танку, сделал еще два шага…
Четырнадцатимиллиметровые пули зенитного пулемета пробивают бронетранспортер навылет. Человеческую плоть на своем пути они даже не замечают.
Трассирующие пули, не погаснув в крови, наискось прошили… разорвали тело и увязли в асфальте.
Ствол пулемета приподнялся, и Лукич крикнул:
– Все на пол!
Толкнул стоявшего рядом Петруху, схватил еще двоих мальчишек, стоявших рядом, и упал вместе с ними на пол.
Длинная очередь вначале прошлась по фасаду, наполнив здание грохотом и визгом, а потом ударила по стеклам вестибюля.
Грохот, звон, крики… Чей-то отчаянный вопль то ли ужаса, то ли боли…
– Лежать! – крикнул Лукич. – Лежать!
Пулемет вдруг замолчал и повернулся в сторону проспекта. Там был кто-то живой, и пулемету срочно понадобилось этого живого убить.
– С ума они там посходили? – пробормотал Лукич.
Танк развернул башню и выстрелил из пушки вдоль проспекта. Еще раз.
– Ты куда! – срываясь на визг, закричал Сережка Клименко. – Сидеть!
Лукич оглянулся – один из Патрульных встал с пола и шел к пульту. Сережка, лежа на полу, пытался передернуть затвор автомата, но сгоряча забыл снять его с предохранителя. Патрульный ударом ноги выбил автомат.
– Не стрелять, – скомандовал Лукич.
Патрульный оглянулся на него, кивнул. Сел в кресло.
Изображение на одном из мониторов вздрогнуло, поползло в сторону. Танк появился на мониторе, увеличился в размерах. Точка прицела остановилась между эмблемой Территориальных войск и номером – тройкой и двумя пятерками.
– Возьмет? – спросил Лукич.
Лешка Трошин кивнул. Указательный палец правой руки коснулся кнопки спуска.
Танк развернул башню к зданию СИА – возможно, сработал индикатор прицеливания. Наверняка сработал этот треклятый индикатор, предупредивший танкистов, что кто-то меряет дальность до танковой брони.
В принципе, огнеблок не предназначен для уничтожения бронированной техники. Не предназначен только для этого. Но он может это делать.
Мозг огнеблока, получив целеуказание, выбрал нужный режим. И выполнил команду «огонь!».
– Огонь, – скомандовал полковник Жадан.
– Почему нет связи с Ильиным? – прорычал Старший.
– Я не знаю! – выкрикнул Младший. – Не могу вызвать его торпеду.
– Свяжись по мобилке. – Старший попытался успокоиться, втолкнуть, втоптать в себя злость и страх. – Сеть уже включилась.
Младший вскочил с кресла, поднял с пола телефон, крутанул ручку.
– Барышня, мобильник Ильина.
Глупо и нелепо выглядело это все. Этот стильный телефон и стильная программа управления узлом связи сейчас придавали всему происходящему оттенок клоунады. Рыжий клоун суетится, а белый с деланым ужасом ждет.
– Ильин слушает, – сказал Ильин.
– Почему ваша торпеда остановилась? Что со связью? – Младший поставил телефонный аппарат на стол и сел в кресло. – Что там у вас вообще происходит?
– А откуда я знаю? – Голос Ильина наполнился сарказмом. – Торпеда висит в воздухе, а ее пилотесса, извините за выражение, висит в кабине на нити.
Заходя в торпеду, Ильин дал себе слово тихо сидеть в углу и ни к чему не прикасаться. Сидеть и думать о том, как это важно – найти Грифа и доставить его на космическую станцию. Как хорошо это будет – найти и доставить. В этом счастье.
А то, что от одной мысли о торпеде, о том, что он находится внутри этого, по спине пробегают мурашки, – ерунда. Мизерная плата за выполнение важнейшего дела. Может быть, важнейшего дела всей его жизни.
Кроме Ильина в торпеде было еще четыре человека. Вместо фамилий или кличек над левым нагрудным карманом у них были цифры, от единицы до четверки.
При появлении Ильина «четверка» попытался встать, оглянулся на остальных, сидящих неподвижно, и снова плюхнулся в кресло. «Тройка» криво ухмыльнулся, а «двойка» и «единица» будто и не заметили ничего.
Ильин молча прошел к первому креслу и сел.
Ничего не изменилось, но что-то подсказало Ильину, что торпеда взлетела.
Ильин подтащил, не вставая, увесистый ранец, стоявший у серо-зеленой стенки. Открыл верхний клапан.
Медпакеты, очень внушительная аптечка, пачка одноразовых наручников, сотня в упаковке, пластиковая коробка с разобранным штурмовым универсалом и десяток запасных магазинов, блок связи с гарнитурой, батареи, нож, пистолет в герметичной кобуре – Ильин сразу прилепил ее на куртку слева, под мышку, – еще один ствол, на этот раз парализатор, сухой паек, набор предметов личной гигиены, вплоть до «сральных» пакетов, ночные очки, солнцезащитные очки плюс полный комплект пиротехники, универсальная маска… – в общем, много всякого было в ранце.
Ильин собрал универсал, пощелкал им вхолостую – батарея полная, боек на месте. Можно присоединить магазин и стрелять в… в любого, напомнил себе Ильин, кто попытается помешать найти Грифа.
В боковом кармане ранца Ильин обнаружил упаковку сухого пайка, вспомнил, что еще не завтракал, и, не торопясь, поел. Отвинтил пробку на одной из двух фляг, принюхался, пробку завинтил, а флягу сунул под кресло – никогда Ильин не пользовался тонизирующим коктейлем. И не собирался начинать.
