– Что уставился? – спросил подполковник.
– Тяжелый разговор был?
– А ты как думаешь?
– К чему-то пришли?
– Он подумает и вспомнит. Все вспомнит. Не сегодня, так завтра.
– Юрий Иванович, – окликнула со стороны лестницы Гринчука Надежда Юрьевна. – Можно вас на минуту.
– Иду, – сказал Гринчук.
Он выглядел очень усталым. На скулах проступили красные пятна.
Но с Сомовой он заговорил спокойно:
– Все решили с врачом?
– Да, – кивнула Сомова. – Он уже подготовил все бумаги. Я, собственно, хотела поговорить с вами.
– Не нужно так волноваться, – сказал Гринчук. – все будет нормально.
– А я и не волнуюсь, – ответила Сомова.
– Ну да, а грудь вон как волнуется. У вас очень выразительная грудь.
– Оставьте свои пошлости для девок на улице, – холодно сказала Сомова.
– Для девок так для девок. Только грудь действительно сильно волнуется и местами напряглась, – усмехнулся Гринчук.
– Послушайте, я сделала все, как просил ваш человек. Я придумала эти звонки с угрозами. Я приехала сюда, и вынуждена буду общаться с сыном, который меня ненавидит…
– Можно подумать, вы его любите…
– Тем более, – Сомова открыла свою сумочку, извлекла пачку сигарет и зажигалку.
Сунула сигарету в ярко накрашенный рот.
– Не стоит, – сказал Гринчук. – Это больница – здесь не курят.
Сомова выругалась шепотом, но очень энергично.
– Куда там девкам на улице, – снова улыбнулся Гринчук.
Красные пятна уже сошли с лица. Он уже совсем успокоился.
– Я написала заявление, была у ментовских начальников, согласилась отвезти Леонида в этот странный Центр… Я все сделала, как вы просили.
– И…
– Мне кажется, что вы несколько неверно делите деньги, – сказала Сомова.
– Можно чуть громче? Людям в палатах не слышно.
– Вы мне предложили пятьсот тысяч, – понизив голос до шепота, сказала Сомова. – но я считаю, что этого мало.
– Мало? – восхитился Гринчук. – Одна моя знакомая сказала, что за пятьсот тысяч она сделает все, что угодно.
– Меня мало волнует, что могут делать ваши дешевки. Я полагаю, что могла бы рассчитывать на половину…
По лестнице спустился врач:
– А, Надежда Юрьевна! Я принес бумаги…
– Давайте, – протянула руку Сомова.
– Здесь нужно расписаться…
– Давайте, – Сомова взяла ручку, чиркнула в указанном месте и вернула бумагу врачу.
– Всего вам доброго, – сказал врач.
– Хорошо-хорошо, – махнула рукой Сомова. – подарок я вам потом занесу.
Врач поджал губы, но возражать не стал. Просто ушел восвояси.
– Я могла бы рассчитывать на половину, но согласна на четверть. На один миллион. Понятно?
– Мои знакомые дешевки, в отличие от вас, прекрасно сознают, что ни одна, даже самая шикарная женщина, не может дать больше, чем имеет, – Гринчук демонстративно оглядел Сомову. – Вы, мадам, дешевка из дорогих. И вам наплевать на сына и бывшего мужа. Вас заинтересовали деньги. Именно пятьсот тысяч. Не нужно жадничать. Вы без меня никогда эти деньги не найдете. Никогда.
– Я могу…
– Ни хрена вы не можете. Вы можете только рассказать, что вам никто не звонил, что вы потребовали продолжения дела только для того, чтобы заработать пятьсот тысяч. В этом случае вы, извиняюсь, ни хрена не заработаете. Только массу проблем.
– Из-за жалких пятисот тысяч…
– Что вы говорите? Они уже у вас жалкие. А возможность целый год крутить капитал покойного мужа от имени сына? Это хрен собачий?
– Для этого вы мне не нужны.
– Правильно. Но все плюс пятьсот тысяч лучше, чем просто все. Пятьсот тысяч, не более. И не забудьте, на всякий случай, что вы единственная, кто выигрывает на этом убийстве. Вам не страшно, что кто-то заподозрит вас, милочка?
– Это ерунда!
– Наверное, – легко согласился Гринчук, оглянулся, потом вдруг протянул руку, захватил волосы на затылке Сомовой и притянул ее голову к себе.
Губы Гринчука хищно изогнулись:
– Запомни, шалава. Ты получила шанс. Возьми и не выделывайся. Если всплывет то, как ты развлекаешься с мальчиками, то хрен ты будешь чьим бы то ни было попечителем. Твой супруг с тобой развелся из-за этого?
– Он развелся из-за этой шлюхи-секретарши, на которой потом женился, – попыталась высвободиться Надежда Юрьевна.
– Конечно, это стало официальным поводом для развода. Липский поступил благородно и не стал рассказывать о ваших приключениях. Но ведь материалы сохранились. Я могу найти того частного детектива, который вас тогда сфотографировал. Понятно, что вам тогда было чуть меньше чем сейчас. Вы с тех пор изменили своим привычкам?
Гринчук разжал руку и отступил на шаг.
Сомова стояла неподвижно.
– Вот такие пироги, – сказал Гринчук. – Оценили, Надежда Юрьевна, насколько я хорошо к вам отношусь? Я ведь мог вас просто заставить, а я еще отдаю вам восьмую часть сокровища. Вы ведь это цените?
Сомова молчала.
– Цените?
– Ценю.
– Вот и помирились, – Гринчук посмотрел на часы. – Заболтался я с вами совсем. Мне ведь нужно встретиться со следователем, который будет ваше дело расследовать. Объясниться с ним. Вот, как с вами сейчас. С вами ведь у нас больше конфликтов не будет?
– Не будет.
– Очень хорошо. Причесочку поправьте, примялась с затылка.
Гринчук отошел к Михаилу, который невозмутимо наблюдал за происходившим в коридоре.
– Отвезешь их в Центр, сдашь Доктору и Ирине. До вечера побудешь там, а потом тебя сменит Браток.
– Хорошо, – кивнул Михаил. – Она стала требовать повышения?
– Как мы и предполагали. Все, к сожалению, идет так, как мы и предполагали. Ты не видел, куда я пакет дел?
– На стуле, возле двери, – указал Михаил.
– Склеротиком становлюсь, – пожаловался Гринчук, забирая полиэтиленовый пакет со стула. – Ты не в курсе, где здесь челюстно-лицевое отделение?
– Четвертый этаж, налево.
– Занесу крестникам передачку, – сказал Гринчук. – Человеку Шмеля и единственному уцелевшему охраннику Липского. Хотя охраннику – и не стоило бы. Не хрен было автоматом махать.
– Вышло, что вы ему жизнь спасли.
– Вышло.
Подошла оправившаяся Сомова.
