– И в постель ты его сама уложила…
– Да. Сама. Мне нужен был мужик. Настоящий мужик, а не такие уроды, как вы. Вы думаете – малолетка? Думаете, меня нельзя полюбить? Только из-за денег?
– Извини, девочка, – устало произнес Гринчук, – но именно из-за денег. Не тех жалких двадцати тысяч, а других, маячащих на горизонте. Он слишком многим рисковал, этот настоящий мужик. Подохнуть за двадцать штук зеленых?
– А откуда вы знаете? – с непонятной интонацией спросила Мила. – А вы меня пробовали? Вы знаете, как я могу это делать? Все делать?
– Гена научил?
– Я сама. Я могу это делать с кем захочу, – Мила отошла от дивана и стояла перед Гринчуком, который так и не встал из-за стола. – Я даже с вами могу. С обоими одновременно. Хотите?
Голос ее сорвался на крик.
Гринчук взял еще один апельсин.
– Прямо тут!
Мила торопливо расстегнула платье, и когда оно упало на пол, переступила его. Отправляясь убивать Гринчука, она оделась так, как это нравилось Громову, и белье одела то, что так его возбуждало.
– Давайте! – хрипло выкрикнула Мила. – Я малолетка? Да?
Она быстро сняла белье, оставшись только в туфлях, чулках и поясе.
– Что замолчали? Давайте! – Мила шагнула к Гринчуку.
Взгляд подполковника скользнул по телу девчонки.
– Как тебе это, Миша? – осведомился Гринчук.
– Честно говоря, – сказал спокойно Миша, – я ожидал большего. Тело так себе.
– Дрябловатое, – согласился Гринчук. – И кожа не очень. Знаешь, как это бывает у молодых действительно красивых девчонок – упругая, гладкая. А тут…
Мила замерла.
– И ноги не очень… – сказал Михаил.
– Отчего же? – не согласился Гринчук. – Нормальные более-менее ноги.
– А вы посмотрите вверху, там, где они сходятся, – Михаил присел на корточки и показал пальцем. – Бедра довольно широкие, между ногами тут получается такой треугольник. Дырка.
– Ну, это дело вкуса, – рассудительно заметил Гринчук. – Я когда в школе учился, у нас пацаны считали, что такая вот дыра указывает на повышенный аппетит девчонки. В этих вопросах.
– Серьезно?
– Угу, а вот грудь – подкачала. Мне больше, например, нравится крупная, немного даже тяжеловатая. А тут…
– После ребенка…
– После ребенка она не станет больше, она растянется. И будут эти соски болтаться, – Гринчук цыкнул зубом. – А сейчас главная проблема – кожа. Эти прыщики меня настораживают. Вон там, в самом низу живота.
Михаил присмотрелся.
– Юрий Иванович, с вашим жизненным опытом вы и сами могли понять – девочка подбривалась. И это раздражение от бритвы. Так бывает.
– Вы что, с ума сошли? – спросила Мила.
Ее лицо горело, а руки скользнули, пытаясь прикрыть тело от взглядов мужчин.
– Слышь, Михаил, это мы с тобой сумасшедшие. Мы спокойно позавтракали, и сидим, общаемся. Она вначале хотела мне прострелить голову, потом вдруг сняла все, вплоть до трусов, начала требовать групповуху, а нас еще и чокнутыми обозвала.
Мила присела, подняла платье и попыталась его надеть, отвернувшись..
– И задница так себе, – отметил Гринчук.
– Сволочи, – выдохнула Мила. – Подонки.
Она заплакала.
– Трусы подбери, – приказал ей Гринчук, – а то вдруг войдет кто, стыда не оберемся.
– Сволочи, негодяи, мерзавцы, подонки…
Мила опустилась на колени.
Сдерживаться она уже не могла. И не могла остановиться, прекратить плакать.
Михаил отошел в угол комнаты, Гринчук отвернулся.
Открылась дверь из кухни, заглянула Ирина:
– Довели девчонку?
– Она сама себя довела, – сказал Гринчук.
– Дала бы я вам сейчас по рожам бесстыжим, – сказала Ирина.
– Ладно, – махнул рукой Гринчук, – мы разберемся.
– За что вы меня? – сквозь слезы спросил Мила.
– Здоровые мужики… – Ирина вышла, захлопнув дверь.
– За что?
– А иначе ты бы не поняла, девочка, – тихо сказал Гринчук.
Он встал со стула, подошел к Миле и сел возле нее на пол. Осторожно тронул за плечо.
– Отойди!
– Хорошо, – сказал Гринчук. – Я просто посижу.
– Я вас ненавижу!
– А я как себя люблю, – пробормотал Гринчук. – Тебе сегодня ночью позвонили?
– Ага.
– Сказали, что это я? Намекнули, что это я виноват?
– Д-да, – всхлипнула Мила.
– А оружие как тебе передали?
– Сказали, что пистолет будет лежать в сугробе возле второго дерева справа от калитки, – Мила продолжала всхлипывать.
– И ты готова была умереть ради него? – тихо спросил Гринчук.
– Я…
– Ладно-ладно, замнем, – Грнинчук оглянулся на Михаила, словно ища поддержки.
Михаил отвернулся.
– Извини меня, если сможешь, – сказал Гринчук тихо. – Не стоит он этого.
– Я его…
– Может быть… Придется тебе жить с этим дальше. Ты помнишь у него в спальне шкаф-купе?
Мила молча кивнула.
– Большое такое зеркало?
– Да.
– А ты не обращала внимания на то, что кусок этого зеркала, как раз напротив одной из полок, одностороннее?
Мила всхлипнула.
– Я не знаю точно, но там могла стоять видеокамера.
– Не правда.
– Не знаю. Честно – не знаю. И не знаю, что произошло бы с твоим отцом, если бы ему сказали об этом. Если бы предупредили, что порнофильм с тобой в главной роли скоро появится на рынке. Я думаю, отец заплатил бы любые деньги.
– Это не правда! – тихо-тихо повторила Мила.
Силы оставили ее. Мила могла только лежать на полу и скулить, как побитый щенок.
– Мы случайно на это напоролись. И только потом все это поняли. Потому тебя и направили ко мне, что только ты могла меня убить, не вызвав интереса к убийству Липских. Ты бы всем внятно объяснила, что мстила мне…
– Я бы не… не объясняла, – прошептала Мила. – Я бы тоже умерла. Как он.
Гринчук потер лицо.
– Убили его, Мила. Убили. Чтобы он не сболтнул чего-то лишнего. И я думаю, что и его и тебя – один и тот же человек.
– Какое Гена отношение имел к Липским? – спросила слабым голосом Мила.
– К самому делу, я полагаю, никакого. Тут все немного сложнее.
