– Думаешь?
– Давай поспорим, – предложил Гринчук.
– На что?
– На три желания, или на одно желание три раза.
Инга молча протянула руку.
– Сейчас он позовет официанта, – сказал Гринчук.
Кавказец жестом подозвал официанта.
– Даст ему задание…
Официант внимательно выслушал заказчика, бросив пару раз взгляд в сторону столика Гринчука.
– Ну, и минуты через три-четыре мы с тобой получим…
– Я получу, – поправила Инга.
– Я получу, – возразил Гринчук. – Он не тебя, типа, обидел, он меня конкретно огорчил.
– Еще три желания? – предложила Инга.
Гринчук снова пожал ее руку.
Официант торжественно приблизился к их столику, поставил на него бутылку коньяка и блюдо с фруктами.
– Молодой человек вон с того столика, – официант указал на столик, танцор встал и прижал руку к сердцу, – просит прощения у вас…
Инга посмотрела на Гринчука.
– …Юрий Иванович, за беспокойство. Он клянется, что это было недоразумение.
– Хорошо, – сказал Гринчук, – извинения приняты.
– Я так не играю, – обиженно протянула Инга. – ты все это подстроил специально.
– Угу, – кивнул Гринчук. – Дай, думаю, разведу лоха…
– Лошицу, – мстительно поправила Инга.
– Лошицу, – согласился Гринчук. – На шесть желаний.
– Или на одно желание шесть раз, – подхватила Инга.
– Не справлюсь, – подумав, признался Гринчук. – не сразу, во всяком случае. И, кроме этого, не надо так двусмысленно улыбаться. У меня могут быть и вполне приличные желания.
– Не верю, – сказала Инга.
– Крест на пузе!
– И снова не верю. Вот пожелай что-нибудь приличное.
– Ну… – Гринчук обвел взглядом зал.
– Давай-давай, – подбодрила его Инга.
– Может, лучше, когда мы останемся вдвоем, – предложил Гринчук.
– И этот мужчина говорил мне о приличных желаниях.
– Говорил. И даже придумал одно.
– Слушаю.
– Прости меня, – попросил Гринчук.
– За что? За то утро?
– Нет, – покачал головой Гринчук. – За мою глупость. Дурак я, и ничего не могу с собой поделать.
Инга улыбнулась.
– Прости, – повторил Гринчук. – Я слово волшебное знаю. Пожалуйста.
– Прощаю, – сказала Инга, – и даже могла бы тебя поцеловать. Но не хочу нарушать твоего несгибаемого и опасного имиджа. Зеленый, который в кабаке целуется с бабой. Фу!
– Да, полагаешь, если бы я целовался с мужиком, то мой имидж не нарушился бы?
– Не знаю. Все эти ваши мужские хитрости я не понимаю, – Инга взяла с блюда грушу. – Конкретные пацаны не любят голубых?
– Не то слово.
– Любых голубых, и активных и пассивных?
– Точно. А опущенные это вообще… Если он не признается, что петух, то его конкретно пошинкуют в мелкое какаду.
– А разве те, которые их опускают, не становятся голубыми? – спросила Инга.
Гринчук почесал в затылке.
– И еще, если, как мне говорили, с опущенными нельзя садиться за один стол, если к ним нельзя прикасаться, то как с ними можно делать это… – Инга пожала плечами. – Странные вы, мужики.
– В женских зонах не лучше, – сказал Гринчук.
Инга передернула плечами.
– Давай не будем об этом, – сказал Гринчук. – Давай поговорим о чем-нибудь приятном.
– Давай, – согласилась Инга.
– А сейчас, – провозгласил солист ресторанного оркестра, – для уважаемого Юрия Ивановича мы исполняем эту песню по просьбе его друзей.
– Если они сейчас начнут играть «Наша служба и опасна, и трудна», я им лично все инструменты переломаю, – пообещал Гринчук. – Об головы.
Оркестр заиграл «Прорвемся, опера».
– Пойдешь ломать инструменты? – осведомилась Инга.
– По понятиям не получается, – буркнул Гринчук. – если бы я сказал, что за всякую ментовскую песню, тогда нормально. А так, я назвал конкретную мелодию. Приходится съезжать с базара.
Инга сочувственно покачала головой.
– Знаешь, что странно, – Гринчук невесело улыбнулся. – Странно то, что пока я действительно ловил эту шваль, меня никто толком не боялся. Опасались там, может быть, даже уважали… А теперь… Я для них уже вроде и не человек. Я для них что-то вроде мистической почти всемогущей фигуры. Опасной.
– Очень скромно, – улыбнулась Инга. – Ты себя просто уничижаешь. Назвал бы себя просто богом. Тем более что ты вон лихо предсказываешь поведение людей. Того же вон кавказца.
– Предсказывать поведение людей очень просто. К сожалению.
– Даже мое? – спросила Инга.
– Даже твое. Мы все на кого-то похожи. Достаточно вспомнить, на кого похож человек, чтобы понять, как он поведет себя в определенной ситуации. Вот даже тот кавказец…
– Да, – Инга разрезала грушу и принялась ее есть. – Вот тот кавказец.
– Что он должен был сделать после того, как его вышвырнули из зала? Просто вернуться? Подойти ко мне и просит прощения? Он гордый. Лезть в драку? В чужом городе при явном перевесе противника? Он должен был извиниться, но так, чтобы не потерять самоуважение и уважение приятелей. И он не тебя обидел, а меня. За женщиной он может ухаживать, а вот извиняться – только перед мужчиной.
– Просто Шерлок Холмс… – Инга изобразила на лице восхищение.
– Скорее, мисс Марпл. Эта она расследовала все преступления именно исходя из схожести людей, – Гринчук побарабанил пальцами по столу и взглянул на свои часы.
– Торопишься? – спросила Инга.
– Жду человека.
– Так ты меня сюда притащил только из-за встречи с кем-то?
– Нет. Тебя я притащил сюда для того, чтобы ты вспомнила, как я тебя называл…
– Сукой и стервой, – закончила за него Инга.
– Да. Вспомнив это, ты должна была немного выйти из себя, может быть даже немного разозлиться. А я после этого направил бы твои эмоции в другое русло. И ты снова любила бы меня, – глаза Гринчука просто лучились искренностью и честностью.
– Сволочь ты, Гринчук, – сказала Инга.
– Да. Я даже у себя в туалете повесил табличку…
– Я видела, – кивнула Инга. – Сволочью быть не трудно.
– Вот именно.
– Кстати, о сволочах. Владимир Родионыч просил тебе передать, что, по его сведениям, Махмутов-младший готовит тебе какую-то гадость. И вроде бы даже завтра на своем дне рождения.
