Он хотел выстрелить, он уже палец на спусковой крючок
положил, он с миром простился… Оставалось только нажать! И все — освобождение!
Но Андрей остановил себя. Он не мог так поступить с отцом. Лишившись еще и его,
тот сойдет с ума… Мать, жена — убиты, дочь пропала, остался только сын, а он
вдруг — бах, и пустил себе пулю в лоб! Поступил, как слабак. Не справился.
Сломался. Бросил отца на растерзание горю… Горю и чувству вины. Андрей видел,
как мучается отец, и догадывался, что он винит в случившемся себя. Ему
наверняка казалось — будь он тогда рядом, с его женщинами ничего бы не
случилось. Пятеро автоматчиков не смогли их защитить, а он один смог бы! А если
нет, то погиб бы, обороняя свой дом, свою семью, как подобает мужчине… А так
вместо него дом защищала старуха-мать. Она получила его пулю. И нет ему за это
прощения…
Вот почему Карэн, не просыхая, пил, вот почему никого не
хотел видеть (включая сына, в глазах которого ему чудился укор), вот почему
бредил местью.
Осознав это, Андрей отбросил пистолет. Быстро переодевшись
(футболка вся взмокла от пота), он вышел в холл, где на полу сидели бойцы
Карэна.
— Отец отдал приказ искать Кару с Марианной? —
спросил он у главного, кажется, его звали Сашей.
— Нет.
— Ищите, — не терпящим возражения тоном приказал
Андрей. — Сделайте невозможное… Постарайтесь. Любая информация будет щедро
оплачена. Тот, кто выйдет на их след, получит пятьдесят тысяч долларов.
Нашедший — четверть миллиона.
— А если их уже нет в живых?
— Тогда найдите их могилы.
Отдав такой приказ, Андрей вышел из дома, пешком спустился
по горной дороге, миновал пасеку, водопад, развилку, повернул в сторону поселка
Веселое, где на маленьком кладбище были похоронены мама и бабушка. Он спешил
сообщить им, что отец за них отомстил.
Спустя неделю Карэн, весь седой, худой, заросший бородой, но
абсолютно трезвый, вылез из подвала, чтобы больше туда не возвращаться. Он
вымылся, побрился, переоделся в чистое, после чего позвал сына в кабинет для
разговора.
— Мы уезжаем отсюда, — сказал он, как только
Андрей переступил порог комнаты.
— В Москву?
— Нет. Вообще отсюда.
— За границу, что ли?
— Да. Нам могут дать статус беженцев.
— И куда ты хочешь уехать?
— Все равно. — Отец на мгновение прикрыл глаза,
вокруг которых появились старческие морщины (а Карэну было только пятьдесят), и
хрипло проговорил. — Мне теперь все равно, где жить… Мой ад всегда со
мной, а ты еще можешь забыть и начать все сначала… — Он ткнул пальцем в
половинку глобуса, до сих пор валявшуюся в углу кабинета. — Выбирай любую
страну.
— Не любая принимает беженцев…
— Поедем в ту, которая принимает, потом переберемся…
— Ты все бросишь и уедешь? — все еще не мог
поверить Андрей.
— Мне нечего бросать. У меня остался только ты, а ты
будешь со мной…
— У тебя еще есть дочь. И она, быть может, жива…
— Я уверен, моя девочка предпочла бы смерть, чем
скотское существование в роли дешевой шлюхи… — яростным шепотом проговорил
Карэн. — Я чувствую — ее уже нет в живых…
— А Кара?
— Кара — это твоя боль, сынок, не моя… Я не могу
терзаться еще и из-за нее. Прости, но мне почти все равно, жива она или нет.
— Но мы будем ее искать?
— Мы ищем. Но безрезультатно. Человек, который купил
девушек, погиб под гусеницами танка четыре дня назад. Узнать, кому он их
перепродал — невозможно. — Карэн с жалостью посмотрел на сына. — Ты
ЕЕ не вернешь. Смирись с потерей, сын. И не тешь себя надеждами — твоя жена
погибла, как и моя… Мы с тобой оба вдовцы…
— Пока я не найду ее, живой или мертвой, не смирюсь…
— Тебе двадцать лет, ты не можешь всю жизнь искать…
— Могу. И буду. Клянусь тебе! Если она жива, я верну ее
и буду жить с ней, хоть с больной, хоть с убогой, а если мертва, то похороню
рядом с бабушкой и мамой и только после этого начну считать себя вдовцом.
— Не загоняй себя в ловушку подобными клятвами, сын,
потом не выберешься… Похорони Кару в своем сердце и живи дальше. А лучше начни
жизнь заново, у тебя еще получится… Поверь, когда мы уедем отсюда, — он
обвел взглядом кабинет, где стены все еще пестрели похабными надписями, а в
углу грудилась сломанная мебель, — тебе станет легче, и ты сам захочешь
этого! Мы убежим от воспоминаний, как убегали многие… — Он постарался
улыбнуться, но у него получилась лишь гримаса. — Европа ждет нас, сынок!
— Я все еще не верю в то, что ты решил уехать за
границу… Как же твой бизнес? Твои люди? Твои связи?
— Я отхожу от дел. Все! Кончено! — Отец рубанул
ребром ладони воздух. — Барса больше нет! Он оказался не способным
защитить свою семью. Я его проклял. Теперь я Карэн Караян, беженец из
кавказской республики… — Он схватил половинку глобуса, брякнул ее на стол
и наугад ткнул пальцем. — Нидерланды! Поедем туда, там нас точно примут…
— Но что мы будем там делать, папа?
— Не хочешь туда? Поехали в Италию, она похожа на
Абхазию, там тебе понравится… — Он сместил палец в сторону. —
Швейцария! Альпы! Ты же любишь горы… Или во Францию махнем. Осядем в
каком-нибудь курортном местечке в предгорье Альп, построим гостиницу, а в Бордо
купим поместье, где будем выращивать виноград…
— Может, достаточно переехать в Адлер к тете Каринэ?
Или в Тюмень к дяде Хачику?
— Нет. Мне нужно другое небо, другой воздух, другой
язык, другие нравы, все другое, потому что любая мелочь будет напоминать о них … —
Карэн стремительно прошел к двери, выглянул в коридор и крикнул: — Готовность
номер один, парни! Через час мы уезжаем отсюда…
— Мы не успеем собраться за час, — запротестовал
Андрей.
— Чего тебе собирать? Дом разгромлен и разграблен,
вывозить нечего, кроме старых фотографий, а их я уже сложил в сумку… — Он
подтолкнул сына к двери. — Возьми немного одежды, документы и спускайся.
Засветло мы должны успеть доехать до границы…
Они собрались меньше чем за час. Все их имущество
поместилось в одну дорожную сумку. Закинув ее в багажник джипа, Караяны под
охраной дюжины бойцов на «УАЗах» покинули родные горы.
По дороге заехали на кладбище, посидели молча у могил. Отец
хотел снять с пальца обручальное кольцо и положить на выступ памятника, но оно
не поддалось. Несмотря на то что Карэн похудел килограммов на пятнадцать и руки
его стали сухими и прозрачными, кольцо не соскальзывало, а держалось еще
крепче, чем раньше.
— Леночка не хочет, чтобы я снимал его, — тихо
сказал он, перестав терзать палец. — Если так, я не буду… — Он
опустился на колени перед могилой, уткнулся лбом в нагретый солнцем мрамор
памятника и добавил шепотом, адресуя свои слова не Андрею, а той, с кем прощался:
— Ты только не обижайся на меня, милая, но я больше сюда не приду… Я уезжаю
навсегда. Прощай!
