В 23.57 они были у гостиницы.
В 23.58 Андрей внес Кару в холл.
В 23.59 наорал на портье, который попытался остановить его
воплем «С посетителями нельзя!».
В 00.00 они оказались в номере, отгородившись от всего мира
плотно закрытой дверью и толстыми кирпичными стенами.
И Кара не исчезла. Только слилась своими волосами с темнотой
— белокурый парик был сорван с головы беспощадной рукой Андрея. Оставшись без
него, она вновь начала плакать и закрываться ладонями, как будто с нее сорвали
не искусственные волосы, а маску, под которой она скрывалась…
Андрей раздел ее, рыдающую, трясущуюся, по-прежнему
прикрывающую лицо (лицо, а не нагое тело!), втащил в ванную. Пустив тугую струю
воды в джакузи, он затащил туда Кару. Когда она ввинтилась в угол ванны, он
переключил кран и начал поливать ее из душа. Он лил на нее потоки теплой воды,
надеясь смыть с Кары не только ужасный макияж, но и налет вульгарности, и
печать трагизма на лице, и затаенную в уголках губ скорбь…
— Все, хватит! — выкрикнула она,
захлебнувшись. — Я сама! Сама! — Откашлявшись, Кара уткнула лицо в
согнутый локоть. По руке тут же потекли черные струи. — Дай мне пять
минут…
Андрей передал ей душ, сунул в руку шампунь и вышел из
ванной.
Прикрыв дверь, он прилип к ней ягодицами, спиной, затылком.
Он выдохнул так сильно, что в легких не осталось воздуха…
Кара нашлась!
Голова тут же закружилась, сердце, больное, неверующее,
заметалось в грудной клетке…
Кара нашлась!
Андрей оторвал свое тело от двери, прошел в комнату. Сорвав
с плеч куртку, с шеи шарф, с ног ботинки, он опустился в кресло. Потянулся за
бутылкой коньяка, стоящей на столике у кровати, но передумал пить. Он хотел
запомнить этот момент до мелочей, а для сего надо оставаться трезвым…
— У тебя есть что выпить? — послышалось из
коридора. А мгновением позже в дверном проеме показалась Кара. В казенном
халате с ярлыком отеля на кармане, с тюрбаном из махрового полотенца на голове,
босая, влажная, розовая…
Такая, как раньше.
— Есть коньяк. — Андрей махнул непослушной рукой в
сторону столика. — Есть виски, джин, вино… В баре. Ты стоишь недалеко от
него.
Кара, проигнорировав бар, прошла к столику, взяла бутылку
коньяка, поднесла ко рту, сделала большой глоток прямо из горлышка,
зажмурилась… Она никогда не любила крепкие напитки. Больше шампанское, вино и
коктейли. Причем не видела разницы между первым, вторым и третьим, даже если
первое стоило тысячу долларов за бутылку, второе две, а третий двадцать рублей
и продавался во всех ларьках.
— Будешь? — спросила она и протянула бутылку
Андрею.
Он отрицательно мотнул головой.
Ополовиненная емкость тут же вернулась на свое место, а
Кара, утерев рот рукавом халата, прошла к окну, встала у него, прислонившись
животом к подоконнику, выглянула на улицу. В лунном свете (электрический так и
не зажгли) ее лицо казалось нереально бледным, будто мертвым…
Как маска!
— Зажги, пожалуйста, свет, — тихо попросила
Кара. — Я боюсь темноты…
Андрей привстал с кресла, стукнул ладонью по выключателю.
Помещение тут же озарилось ярким голубоватым светом. И в
этом беспощадном свете Кара предстала перед глазами Андрея совсем другой. Не
такой, какой он ее помнил, и не такой, какой увидел в баре…
Без кричащего макияжа ее лицо уже не казалось вульгарным. Но
и невинным не казалось. Это было лицо много повидавшей женщины, уставшей от
жизни, от разочарований, от невзгод…
У нее появились мешки под глазами, чуть заметные морщинки,
бегущие от носа к подбородку, и свинцовая тоска в глазах. При этом Кара не
растеряла своей привлекательности, она была по-прежнему хороша, но теперь ее
красота была с налетом трагизма, надлома, тайны… Грустные глаза, напряженная
складка на переносице, сдержанная, говорящая о чем угодно, только не о веселье,
улыбка…
— Ты изменился, — сказала Кара, сделав шаг к своей
подрастерявшей «бриллиантовый» шик сумочке. — Я тебя не сразу
узнала… — Она вытащила сигареты, сунула одну в рот, пожевала ее
кончик. — Как и ты меня…
Андрей промолчал, он не хотел сейчас говорить, только
смотреть.
Ее губы, мягкие, розовые, чуть вспухшие, будто от долгих
поцелуев. Ее брови, удивленные, насмешливые. Ее волосы, черные как смоль,
тугие, блестящие. Ее кожа, смуглая, бархатная, персиково-румяная. Ее глаза,
большие, влажные, в окружении по-детски пушистых ресниц…
Глаза те, взгляд другой!
Губы те, улыбка другая!
А запах тот же! Дикий жасмин, зацветший в мае. От Кары
всегда им пахло. Даже когда она душилась мускусными духами, опрыскивалась
цитрусовым дезодорантом, жевала мятную жвачку, мазала тело кокосовым молочком…
Так было раньше, так происходило и сейчас…
Несколько минут назад, например, она выкупалась в пене
«Молоко и мед», а от нее все равно пахло жасмином. Только на сей раз к запаху
цветов прибавился легкий аромат ментола — это запахла сигарета, которую она
прикурила…
— Раньше ты не курила, — хриплым — не своим —
голосом проговорил Андрей.
— Я раньше много чего не делала, Андрюша. — Только
она могла так нежно, с певучим «ю», мягким «ш», произносить его имя. — В
этом-то и проблема…
Кара жадно затянулась, нервно убрала с лица влажные волосы.
Глаза ее вновь увлажнились, но она сдержалась и не заплакала.
— Я искал тебя, — выдохнул Андрей. — Все эти
годы искал…
— Ты же знаешь, меня нельзя найти…
— Можно только случайно встретить. Я знаю.
Он поднялся с кресла, сделал шаг по направлению к окну, но
Кара, услышав за спиной движение, резко обернулась и, тряхнув головой,
прошептала:
— Не надо, не подходи!
— Но почему?
— Запачкаешься.
— Что за глупости? — Он нахмурился. — Ты же
только из ванной…
— Моя грязь водой не смывается…
— Кара, давай не будем…
— Я шлюха, Андрюша! — яростно выкрикнула
она. — И не делай вид, что ты этого не понял!
— Я понял, — спокойно парировал он. — Но это
ничего не меняет. Ты по-прежнему моя жена. Я люблю тебя. Я хочу быть с тобой.
— Даже после того, как мною попользовались сотни
мужчин?
— Даже после этого.
Андрей все же подошел к ней, встал позади, прижавшись к ее
спине (она была ниже его на тридцать сантиметров). И на сей раз она не
отстранилась, но и к нему не подалась — стояла, как статуя.
— Ты ни в чем не виновата, — сказал Андрей и,
склонив голову, как в поклоне, коснулся губами ее влажного затылка. — У
тебя не было выбора…
