А вот в это Стас уже не верил.
Трудно было верить в то, что все это затеяно с целью убийства. Десять минут стрельбы. Десять минут… Пули лупили в стену. Пули лупили в мобиль. Пули молотили справа и слева от мобиля по тротуару, явно намекая, что пытаться бежать не стоит.
Вот дождь – тот действительно бил старательно и от всей души. Еще немного, и капли выполнят работу пуль – пробьют тело и пришпилят его к мостовой.
Стас вытер воду с лица левой рукой.
Вода была теплой, словно он сидел под душем после очередной вечеринки. Автоматчики стреляли, несколько раз осколки бетона больно ударили его в спину, по шее, один ударил по затылку. Стас схватился рукой за ушибленное место, посмотрел на ладонь – кровь. Дождь быстро размыл ее, превратил в розовую водичку. Потом рука снова стала чистой.
– Если он снова полезет, – сказал Игорь, – я его грохну. Честное слово – грохну. Прямо перед камерой в прямом эфире…
– А я все слышу! – сообщил радостно Геллер и помахал рукой из-за камеры. – И наши зрители слышат. Можешь посмотреть сюда, передать привет родственникам!
Игорь сплюнул.
– Не обращай внимания, – посоветовал Стас. – И на пули не обращай, и на него…
Автоматная очередь прошла сквозь разбитые окна мобиля, пули простучали по стене.
Геллер даже не дернулся.
– А ты умереть не боишься? – спросил Стас.
– Нет. А что?
– Ничего. Каждый сходит с ума по-своему.
Десять минут.
Уже почти пятнадцать. Стас не стал второй раз связываться с Максимкой. Тот, узнав о засаде, выругался, сказал, что придумает что-нибудь, но предупредил, что все его люди заняты. И что пробиться к Стасу сейчас будет трудно. Если бы хоть погода улучшилась, сказал Максимка.
Через минуту после того, как Геллер со своим репортажем вышел в Сеть, Стасу позвонила Сандра. Но и с ней разговора не получилось.
Сандра пыталась выяснить, что там у Стаса, черт возьми, происходит, какого дьявола гребаная Служба Безопасности телится, предлагала послать на помощь Стасу тех двух идиотов, которые вроде как охраняют «Парадиз», говорила, что сейчас кликнет всех, найдут оружие и пойдут…
– Не реви, – сказал Стас. – Сиди дома и жди. Я приду. И не мешай мне. Я занят.
Сандра попыталась что-то сказать, но Стас отключил связь и заблокировал доступ с ее номера. Не хватало еще выслушивать бабью истерику.
За каким бесом все это происходит? За каким бесом?..
Рвануло так, что мобиль подпрыгнул и чуть не завалился набок. В стену и по тротуару застучали камни, куски бетона, что-то влажно шмякнулось о бок мобиля.
Дым и пыль, несмотря на ливень, заполнили улицу.
– Ни хрена себе! – восторженно крикнул Геллер, падая животом в лужу. – Это наших снайперов накрыло. Снайперов – в дерьмо.
Геллер попытался встать, чтобы снять хоть что-то, но Стас рванул его за руку, снова повалил в лужу.
– Идиот! Не понял, что правила поменялись? Вот сейчас можно нарваться на пулю…
– Испугались, господин консул? – Геллер поднялся на одно колено, нацелил камеру прямо Стасу в лицо. – Как думаете, это пришли нас спасать?
Выстрела Стас не услышал – Геллер просто отлетел назад, взмахнув руками и выронив камеру. Игорь вскинул «дрель», но выстрелить не успел – его швырнуло спиной на дверцу мобиля. Стас нырнул вперед, переворачиваясь на спину, и даже успел нажать на спуск «дыродела».
И все.
Достали его. В живот.
Стас захрипел – кричать он не мог. Было больно. Больно-больно-больно…
«Дыродел» вылетел из руки, но это было уже неважно – тело все равно не слушалось Стаса, корчилось в теплой розовой луже, рядом с потерявшим сознание оператором.
Кто-то подошел к Стасу. Взяли за руки и за ноги, подняли и куда-то понесли. Боль не давала вздохнуть, дождь безжалостно бил по лицу и груди, все еще не потеряв надежду пробить-таки тело насквозь.
– Он не потерял сознания, – сказал кто-то.
– Ничего, – ответили ему. – Это неважно.
Стаса несли и несли. Внезапно дождь прекратился, и стало темно. Боль немного отступила, Стас слышал шаги и эхо этих шагов, торопливо убегающее прочь.
Его куда-то несли.
«Как муравьи, захватившие в добычу жирную вкусную гусеницу. А потом ее съедят», – подумал Стас.
– Сюда, осторожнее, – сказал кто-то.
Ему ответили, но не по-русски, на каком-то странном, непонятном языке. Не арабский, не немецкий, не китайский…
Что-то лязгнуло. Открылся люк? Или отодвинули засов? Нет, скорее открыли металлическую массивную дверь. Протяжно заскрипели петли – их, наверное, давно не беспокоили. Потянуло странным, похожим на нашатырь, запахом. Прелость и гниль, возможно…
Было темно, но Стас понял, что его несут куда-то вниз, под землю. Боль в животе отступила, напоминала о себе время от времени, когда носильщики дергали Стаса. Начали ныть суставы рук и ног, Стаса тащили, не заботясь о его самочувствии.
«Если человек ранен в живот, – подумал Стас, – боль может вот так просто исчезнуть? Кажется, нет, не должна. Рана в живот – одно из самым болезненных ранений. А он уже почти ничего не чувствует… Ему перебило позвоночник?»
Стас пошевелил пальцами рук и ног – работают. Значит, его пощадили? В пузо ему не всадили пулю, обошлись травматикой. И это означало, что все было затеяно ради того, чтобы захватить Стаса живьем.
Кому это могло понадобиться? Зачем? Почему?..
Спуск прекратился, Стас увидел серый потолок, выгнутый аркой. По нему елозили слабые отблески света.
– Наручники, – приказал голос, показавшийся Стасу знакомым.
Стаса положили на какую-то металлическую поверхность лицом вниз. Боль, спохватившись, рванула мышцы живота.
Руки бесцеремонно завели за спину, щелкнули наручники. Не стандартный болевой наручник спецслужб, а допотопные парные, давно вышедшие из употребления у серьезных людей.
Стас запоздало дернулся и застонал от боли.
– Терпи-терпи, – проронил тот самый знакомый голос. – Недолго осталось.
Загудел электромотор, платформа, на которой лежал Стас, дернулась и двинулась вперед, набирая скорость.
– Не шевелись, а то упадешь и ударишься, – пошутил знакомый голос и засмеялся. – Это, конечно, не «суперсобака», но все-таки…
Лежать было неудобно и больно. Металл был холодным, мокрую одежду выстудил мгновенно, стало зябко, зубы стали мелко стучать, потом озноб стал трясти все тело. И еще встречный ветер.
Стас сжал зубы, ему казалось, что его похитители, услышав стук зубов, решат, что он испугался. А он – не испугался. Нет. Ему просто холодно. Он не испугался…
