И тут внезапно в голову явилась мысль. Тут я подумал: а что, если сидящие за столом милые создания — это мои дети? Все, не одна только Лулу. Вот так вот, долго искали своего папочку и, слава тебе господи, нашли…
И тут Луиза говорит:
— Мы тут между собой поспорили. Ты наш или не наш? — и смотрит так, будто если не скажу, то дело может дойти даже до допроса третьей степени. С них-то станется!
И правда, ощущение такое, будто «испанский сапог» на меня уже надели, что веревки затянули словно бы до невозможности, а я по-прежнему не представляю, какого ответа от меня ждут. И если все-таки дождутся, что за тем последует? И кажется мне, что у подъезда дежурит воронок и вот еще чуть-чуть, так и не дождавшись от меня признания, подхватят под руки, поволокут… А там уже и могилка приготовлена.
— Ты что молчишь? — Это Луиза снова спрашивает.
— Я? Даже и не знаю, что сказать.
Девицы переглянулись и опять нахально смотрят на меня.
— Мужики какие-то теперь хилые и нерешительные. Чуть что, в кусты или в рот воды набрал.
А что я могу им возразить, если возражать-то нечего? Чего доброго, и так все может обернуться, то есть еще самую малость посидим вот так, а потом они мне и заявят:
— Эй! А этому-то что здесь надо? Пускай проваливает, пока цел!
Я это к тому, что больше вроде бы и не на что надеяться.
— Ты извини, но я даже при всем желании помочь тебе в этом деле не смогу, — вдруг заявляет прежде молчавшая Лулу.
— Но почему?
— А потому, что мне так хочется.
Ну, женской логикой меня не удивить. Потому и предпочитаю жить один. Однако же и стерва эта, младшенькая!
Честно сказать, я себе это несколько иначе представлял. Ну вот придут, с каждой расцелуемся троекратно. Все как полагается! А потом они мне объяснят — что, зачем и почему и с какой стати я им вдруг понадобился. Так нет же, тут все совсем наоборот. И кому в голову пришла такая мысль — шляться по гостям без приглашения?
Задумался я. И вдруг слышу:
— Тридцать пять.
— Сойдемся на тридцати.
— Ну ты и жлобина!
— Ты разве не видишь, что он совсем больной?
— Больной не больной, а мы все же на его жилплощади.
— Нет, больше тридцати не дам.
— Смотри, как бы не пожалеть.
— Нам, Борджиа, неведома никакая жалость.
— Опять заладила про свое!
Тут я не выдержал:
— Дамы, вы о чем?
— Да не мешай!
— Но я хотел бы знать…
— Надо будет — все узнаешь.
— Странные у вас понятия…
Лукреция с явным презрением смотрит на меня.
— Ладно, пусть будет тридцать два. Уговорила!
— Тридцать три, родимая. И ни копейкой больше!
— Черт с тобой!
Луиза с Лукрецией целуются, а я по-прежнему не могу понять, по поводу чего такое торжество и в честь чего эти их страстные объятия.
— Что, чудик, ничего не понял? Это Лушка мою долю выкупила.
— Долю чего?
Лукреция снова смотрит на меня:
— Сдается мне, я все же прогадала. Совсем тупой! И что мне теперь с этим делать?
Так что же? Что?!
— Нет, правда! Ну сколько можно издеваться над своим отцом? — Это я решил так, для понта, немного возмутиться.
— Ты что же, в самом деле решил, будто мы твои родные дети? — усмехается Луиза.
— А разве нет?
— Ну ты и охламон!
— Да уж какой есть.
— Оно и видно. Надо же, чего придумал!
А если ничего другого в голову не приходит, тогда как? Повеситься на дверном крюке? Или сигануть с семнадцатого этажа прямо на клумбу у подъезда?
— Похоже, вы потихоньку прибираете меня к рукам.
— Да не боись. Ничего тебе не будет. Только веди себя по возможности прилично.
— Это как?
— А это значит — не хамить, не давать волю рукам, не выражаться матом. И вообще, не делать больше того, что тебе положено.
Вот оно что! Вот ведь что надумали! Нет, это точно — хуже, чем ночной кошмар! Так сон это или не сон? И если сон, то когда он кончится?
Все эти странные видения пронеслись перед моими глазами, как некий сериал — такие смотрят, по обыкновению, на кухне, хлебая суп и глядя в телевизор, так это у нас принято. Если и впрямь кино, тогда рано или поздно это издевательство просто обязано будет завершиться.
Ну а с другой стороны, представьте, что все трое здесь, рядом, в этом доме. Одна приготовит мне постель, другая вымоет посуду после ужина. Ну а третья ляжет рядом, само собой, в порядке очередности, чтобы прочим не обидно было. Если не сочтете это насмешкой или же кощунством, я бы даже так сказал — святая троица! Эх и славно мы бы зажили! А уж как выйдем в свет, это и впрямь будет самое жестокое потрясение для публики. Впереди в обнимку с первой леди выступаю я, ну а чуть поодаль еще две мои наложницы. Зависть, белая зависть читается в глазах, и волны восхищения, как аромат тропических цветов, плывут, плывут над головами. А что, разве не счастье, разве не праздник для души?
Впрочем, это как сказать, поскольку обслужить ненасытную ораву всех этих Лу — какое же здоровье от меня потребуется! Но в данном случае речь, конечно, не о том. Поскольку, когда возникает угроза своей жизни, тут уж не до удовольствий, не до плотских шалостей. Как мне забыть о коварстве распутницы Лукреции? И прежде всего следует определиться, кого бы из этой троицы я в первую очередь заподозрил. Кто из них возьмет на себя роль коварной отравительницы? Скорее всего, это будет так — одна зелье приготовит, другая поднесет бокал с отравой, ну а третья под это дело обоснование подведет.
Итак, мальчик рос очень сексуально озабоченным. Уже в юном возрасте подглядывал за соседями, даже попросил купить себе подзорную трубу для того, чтобы получше видеть то, чем занимаются молодожены за окном в доме напротив, — ах, до чего же ненасытная парочка была! Несколько позже мальчуган был совращен грудастой поварихой, каковая использовала в качестве приманки продуктовый дефицит. Как-то был застигнут учителем, когда занимался… кое-чем. Ну, словом, прожил человек трудную и насыщенную приятными событиями жизнь и вот теперь оказался в глупейшем положении. Перед ним очаровательная юная девица, а он не может с ней переспать всего лишь потому, что имеется ничтожнейшая вероятность родственной связи между ними. Ну что на это вам сказать? Налицо та самая ситуация, когда только и остается, что заломить в отчаянии руки и, проклиная нерадивую судьбу, покончить с этим раз и навсегда, то есть попросту свести те самые счеты с жизнью. А что, возможно, это было бы самым верным, самым обоснованным решением. Вот ведь Мольер — тот тоже огорчения не вынес, когда узнал, что взял в жены свою собственную дочь. Да, свести счеты — это самое простое. Но только не при этих обстоятельствах! Я в который уже раз смотрю на милое лицо Лулу и по-прежнему не нахожу ответа на самый важный для себя вопрос — кому и зачем все это нужно?
