И повесив трубку, Инга взглянула на своих друзей.
– Очень воспитанный человек этот господин Ганнибал. Сказал, что приглашает меня в ресторан. И что там он лично передаст мне телефон и все остальное содержимое узелка.
Алена радостно подпрыгнула на месте, но тут же спохватилась:
– А как вы друг друга узнаете? Вы оба вчера были в масках!
– Не знаю. Мне кажется, он уже навел обо мне справки. Он знает, что я живу одна. Знает, как меня зовут. Знает даже мой домашний номер телефона. И адрес тоже, похоже, знает. Сказал, что его машина приедет прямо за мной.
Инга внезапно засуетилась:
– Алена, возьми мое вчерашнее платье и отвези его тете вместе со своим нарядом. И чепчик мой тоже прихвати. А узелок… ну, придумай что-нибудь. В конце концов, у них там полно разных тряпочек, соорудят узелок из чего-нибудь, что будет под рукой.
– А ты куда намылилась?
– Через двадцать минут к моему дому подъедет машина Ибрагима. Он сказал, что мы поедем обедать и знакомиться.
– И что ты ему скажешь?
– Еще не знаю. Постараюсь больше слушать. А вообще, буду действовать по ситуации.
– Мы должны все обсудить!
– Вчера наобсуждались! И все пошло вкривь и вкось! Теперь буду действовать на свой страх и риск.
И, выставив друзей из квартиры, Инга заметалась по ней. Что же ей надеть? Только ничего вызывающего и вульгарного. Господин Ганнибал явно обладает безупречным вкусом и чувством юмора. Недаром он сумел подчеркнуть собственный маленький рост, обыграв свой костюм в наполеоновском духе. У маленького Бонапарта имеется портрет, где он облачен в точно такую же тогу, какая вчера была на Ибрагиме.
И тут же в голове у Инги промелькнула паническая мыслишка: а что, если это не чувство юмора, а что-то совсем другое? Кажется, вчера Ибрагим ни разу не пошутил по поводу своего собственного маскарадного костюма.
– Мне бы только выведать у него информацию о братьях Гусейновых, а дальше неважно.
Инга вытащила из шкафов всю свою парадную одежду, пытаясь понять, какой из нарядов сделает ее особенно привлекательной в глазах Ганнибала.
– Ничего яркого, пестрого или блестящего. Благородство, загадочность, умение слушать. Вот три вещи, которые этот типчик явно ценит в женщинах.
Инга надела приталенное платье, которое красиво облегало ее бедра, подчеркивало талию и увеличивало грудь. Оно было сшито из светло-кремовой мягкой ткани. И все было бы идеально, если бы не маленькое желтоватое пятно, которое осталось на платье после капли соевого соуса. С тех пор Инга относилась к японской кухне с предубеждением, потому что пятно не пожелало отстирываться, сколько бы отбеливателя не лила на него Инга.
И тут взгляд Инги упал на брошку, которую она нашла в деревне Гладь, в доме братьев Гусейновых. Сначала Инга решила, что это дешевая бижутерия, которую потеряла одна из сестер, и даже хотела вернуть ее Альбине Григорьевне. Но та категорически отказалась принять ее. И оказалось, что брошь не принадлежала ни одной из сестер. Да еще и сделана она оказалась из чистого золота, о чем свидетельствовала проба на обратной стороне.
Брошь была выполнена в виде стрекозки, сидящей на цветке. Ее прозрачные крылья были сделаны из каких-то камушков – голубых, розовых и даже желтых. Тельце и изогнутый хвост сверкали чешуйками, а круглые фасеточные и очень ярко блестящие глаза были сами по себе дополнительным украшением.
Недолго думая, Инга приколола эту брошь на пятно и радостно кивнула самой себе. Брошь просто идеально закрыла все пятно. И к тому же она добавила не слишком интересному платью нужный блеск. Но чего-то все же недоставало. Какой-то изюминки. И для дополнительного эффекта Инга накинула на плечи тяжелую шелковую шаль, которую ее дедушка привез бабушке в подарок еще в незапамятные советские времена из далекого Китая. Шаль была густого сливочно-желтого цвета и так богато расшита всевозможными птичками и цветами, что глаза буквально разбегались.
Когда Инга была маленькой девочкой, она много раз пыталась точно сосчитать количество птичек и цветов, но каждый раз сбивалась со счету. Да и потом, будучи уже взрослой, она пыталась найти хотя бы два одинаковых элемента. И снова у нее ничего не вышло. Дедушка утверждал, что шаль была вышита вручную придворными мастерицами и он приобрел ее в антикварной лавке, где продавец клялся и божился, что шаль принадлежала одной из жен императора.
Никто всерьез в эту историю не поверил. Но красивая легенда прижилась в семье. И эту шаль бабушка очень полюбила. Она накидывала ее себе на плечи исключительно по самым торжественным случаям, уверяя всех, что когда она ее надевает, то чувствует себя если не королевой, то уж благородной дамой – это совершенно точно.
С тех пор минуло много времени, ткань от пролетевших лет слегка обветшала, но одновременно и стала более интересной. Пропал яркий блеск, но осталось подлинное благородство старины, величие творения рук человеческих. А того, сколько времени ушло на эту работу у безвестной мастерицы или даже целой группы мастериц, Инга не могла себе представить даже примерно.
Бабушка подарила эту шаль своей внучке, уверяя, что она принесет ей счастье. И сейчас, накидывая шаль на плечи, Инга не удержалась и ласково провела рукой по ткани.
– Конечно, ты вещь уже почти антикварная, тебе бы под стеклом лежать, – произнесла она, обращаясь к шали. – Но сегодня особый случай. И мы с тобой все-таки немного прогуляемся.
Шаль ничуть не возражала. И когда Инга вышла из дома, все соседки тут же принялись перешептываться. Однако сегодня Инге не было до них дела. Машину Ибрагима она заметила сразу же. Другой такой большой, красивой и дорогой машины ни у кого в их доме даже и быть не могло. Инга нарочно двигалась неторопливо, чтобы у Ибрагима было время выйти ей навстречу.
И когда это произошло, старушечий шепот позади Инги стал больше напоминать злобный вороний клекот.
– Посмотрите только на нее!
– Одного не успела спровадить, уже с другим хороводится!
– И где она их только находит?
– У меня дочь и умница, и красавица, кровь с молоком, пятьдесят четвертый размер, куда там этой тощей пигалице, а и то все без мужика уже третий десяток кукует!
Но сегодня Ингу старушечьи пересуды лишь позабавили. Она подошла к Ибрагиму и протянула ему руку. Тот не ударил в грязь лицом. Изящным движением, словно всю жизнь только тем и занимался, что целовал дамам ручки, он поднес ладонь Инги к своему лицу и запечатлел на ней горячий поцелуй.
– Куда же вы вчера исчезли?! – воскликнул он, усадив Ингу на широченный диван заднего сиденья, на котором запросто могли бы с комфортом поместиться и четверо, и пятеро, и, наверное, даже шестеро далеко не худеньких господ. – Я приказал обыскать все здание, и лишь затем швейцар мне сказал, что вы уже уехали. Почему? Я вас чем-то обидел?
– Золушке положено исчезать в самый разгар веселья.
