Ирка направилась к двухстворчатому шкафу (недавно купила по
объявлению в газете за сущие гроши), чтобы достать оттуда новое выходное
платье. Сегодня она отправлялась на премьеру фильма Алана! Сопровождать ее
вызвались Лешка с Никой, им не терпелось посмотреть шедевр Ку. Ирка не смогла
им отказать, хотя Артем и обиделся. Конечно, она предпочла бы пойти с Себастьяном,
но тот по-прежнему не показывался на людях.
Когда машина подкатила к крыльцу, устланному красной
ковровой дорожкой, времени было уже девятнадцать пятьдесят. Их «Мерседес»
встретили фотовспышками и криками, публика надеялась, что из него покажется
какая-нибудь знаменитость, но, не узнав ни одного из пассажиров, разочарованно
загудела. Однако Лешкино появление вызвало несколько возбужденных женских
криков.
– Брательник, тебя за Ди Каприо приняли, –
ущипнула его Ирка, когда они вошли в фойе.
– Да ладно, – отмахнулся Лешка. – Где Алан?
– Вон стоит. – Ника некультурно ткнул пальцем в
один из затылков. Они протолкались сквозь толпу и подошли к виновнику
торжества.
– Привет, – поздоровалась Ирка первой.
Режиссер обернулся. Не виделись они год. Казалось бы,
небольшой срок, но Алан сильно изменился: осунулся, похудел, движения стали
какими-то нервными. Видимо, воплощение мечты сопровождалось большой
нервотрепкой. Одет Ку был по-прежнему элегантно, но причесан плохо, Ирке даже
показалось, что он полысел. Любаша, цепко державшая его за локоть, изменилась
тоже, но в отличие от мужа (уже семь месяцев они были законными супругами) в
лучшую сторону. Правда, Ника шепнул Ирке, что благодаря пластическим хирургам.
– Здравствуй. – Алан сердечно обнял Ирку и улыбнулся.
– Справился без меня? – шутя спросила она.
– Я бы предпочел, чтобы ты мне помогала, но… Слышал, ты
делаешь успехи на другом поприще.
– Я тоже слышала, – встряла Люба. – Говорят,
ты теперь по гермафродитам специализируешься.
– Люба, перестань молоть чушь! – Алану стало
стыдно.
– Кто молет… то есть мелет… я? Да она, извращенка, с
кастратом Себастьяном…
– Ты, Любочка, определись, с кем я все же спуталась – с
кастратом или с гермафродитом, это же разные вещи, тебе разве твои соратницы по
профессии не говорили?
– Да пошла ты! – зашипела Люба Кукушкина.
– С удовольствием пойду. Алан, удачи! – Ирка
пожала руку Ку, подмигнула, подбадривая, и, взяв своих мужчин под руки,
проследовала в зал.
Фильм (назывался он «Любушка», скромненько и со вкусом) начался.
Главную роль играла известная актриса Баянова, играла хорошо, с чувством, но
была в фильме какая-то фальшь, которую Ирка чувствовала, но никак не могла
уловить. Вроде бы и сюжет неплохой, и актеры подобраны хорошо, и режиссерская
работа безупречна, но чего-то не хватало. Или же скорее вырисовывался явный
перебор. Ирка поняла чего, как только увидела на экране лицо Любы.
В середине фильма Ку показал грезы главного героя, парня
наивного и мечтательного, грезил он, естественно, об идеальной женщине, красивой
и чистой, как родник. Тот самый родник и символизировала Люба. Ее лицо крупным
планом появлялось на экране всякий раз, когда парень мечтал о «гении чистой
красоты». Лицо, что и говорить, было прекрасно, особенно после пластики, но на
нем, как ни крути, отражалась… вся испорченность его обладательницы.
Публика начала тихо посмеиваться. Все поняли, что фильм
задуман ради этих мгновений, и чем чаще эти мгновения повторялись, тем активнее
реагировал зал. Сначала народ перешептывался, потом хихикал, а в конце, когда
чистая непорочная дева-греза с лицом бывалой потаскухи протянула к герою руки и
произнесла дежурную фразу из трех слов, зал начал смеяться.
Ирке было стыдно. Она сидела, понурясь, не глядя на экран, и
мечтала о побеге сразу после того, как включится свет.
– Фильм вправду дерьмовый или мне так кажется? –
тихо спросил Лешка.
– Он отвратительный, – весело ляпнул кто-то с
заднего ряда.
– Пошли отсюда, – решительно скомандовала Ирка,
увидев титры, и встала.
– А пообщаться с автором? – спросил Ника
разочарованно. Ему очень хотелось проследить позор Ку до конца.
– Я не смогу сказать ему ни единого приличного слова.
– Музыка в фильме приличная, – шептал Лешка,
проталкиваясь сквозь толпу.
Они ушли. На следующий день все только и трубили о позоре
Ку. Журналисты соревновались друг с другом в острословии и порой перегибали
палку. Фильм оплевали, хотя он вовсе не был таким ужасным, как описывали
многие. Конечно, сюжет несколько слюняв, концовка надуманна, но Ирка смотрела
ленты и похуже. И ей даже казалось, что, если бы не девушка-мечта в исполнении
Любы, алановский фильм приняли бы более ласково.
Ирка позвонила Ку на сотовый – тот был отключен, связалась с
агентством – там ответили, что он уехал, домашний телефон безмолвствовал. Алан
забился в нору и зализывает раны, решила она и отстала. А спустя месяц прочла в
какой-то газетке, что Алан бросает работу, творчество, жену и уезжает из России
навсегда. Вернее, первой бросила мужа Люба, найдя ему замену в лице продюсера
фильма. А Ку, не в силах пережить творческий крах и предательство любимой
женщины, попытался отравиться, но его спасли, и он вздумал отравить жену. Когда
же ему и это не удалось, он сбежал в Израиль, спасаясь от «психушки», в которую
Люба вместе с новым любовником решили его запрятать.
Ирка задумалась. Верить газетенке было глупо, но, зная всех
персонажей описываемой драмы, не исключая продюсера, она решила, что пятьдесят
процентов в статье уж точно не вымысел. Может, все к лучшему? – подумала
Ирка. Алан был явно не в себе последнее время. Да и раньше, когда Ирка с ним
жила, «нормальным» назвать его было трудно. Она думала, что перепады в его
настроении и вечная меланхолия – признак гениальности, а сейчас ей пришло в
голову, что, возможно, то был симптом надвигающегося психического расстройства.
Бог ему в помощь. Аминь. И Ирка выкинула Алана из головы.
Домой она вернулась поздно. На автоответчике обнаружилось
послание от Артема, Ирка прослушала его, но перезванивать почему-то не стала.
Она прошла на кухню, распахнула холодильник. Н-да… Икра, масло, фрукты – вот и
весь запас. Ни тебе супа, ни котлет. А еще женщина называется… Зато в баре
полно вина, как у заправского пьяницы. Ирка сделала себе два бутерброда с
икрой, плеснула бренди и села на диван слушать Энио Мариконе.
Артем бы ее сейчас отругал. Он вообще постоянно ее
воспитывал. Ему было непонятно, как так может быть, что женщина не уметь
готовить, не желает убираться, ленится мыть посуду каждый день, как ей не
стыдно сваливать вещи кучей и мумифицировать яблочные огрызки на рабочем столе.
Ирка пропускала его нытье мимо ушей и делала все так, как привыкла.
Артем. Он звал ее замуж… Несмотря ни на что! Он говорил, что
любит ее и такой безалаберной. Ирка верила, но не понимала, зачем тогда нужны
эти лекции. Валя твердила ей: выходи, выходи, выходи… Он порядочный, верный,
любящий, где ты найдешь лучше… Ирка с подругой была согласна, но сказать
заветное «да» у нее язык не поворачивался. Может, правда, ей только гениев
подавай? Неужели ей так необходимо греться в лучах их славы? «Нет, – тут
же отвечала себе Ирка. – Мне безразлично: гениален мужчина либо просто
талантлив. Мне важно понимание. Уважение». Либо она врет сама себе, и ей прежде
всего нужна ЛЮБОВЬ?
