– Может, и правда не понимал и не узнавал?
– Вот все так и думали! И мать его, и менты, и даже
врачи. Я после того случая сразу всех на уши подняла, но все зря. Мать мне не
верила, при ней сынок был тих, добр, послушен, целыми днями только тем и
занимался, что оригами мастерил. Ментам было лень ввязываться: Женька же ничего
плохого не делал. А что оказывался постоянно рядом со мной, так это не
криминал, тем более я его поручитель.
– Ну а врачи что?
– А те мне кучу справок под нос! И давай уверять, что теперь
он абсолютно безобиден. Я им говорю: притворяется он, а сам строит коварные
планы. Но главврач твердо мне сказал – не может. После шокотерапии ничего не
может: ни притворяться, ни планы строить. Мозговая деятельность нарушена и в
норму придет не скоро. – Валентина покачала головой, и щеки ее от этого
движения заходили из стороны в сторону, как брылы у бульдога. – Я
поуспокоилась немного. Думала, врачи ошибаться не могут. Оказывается –
запросто. Одуванчик всех провел! Он же очень умный и крайне изобретательный. А
уж как пыль в глаза пускать может, не мне тебе рассказывать. К тому же в свое
время Женька прочел много литературы по психиатрии, все надеялся от своего
недуга избавиться, и знания ему очень пригодились. Сначала – чтобы
невменяемость симулировать и тюрьмы избежать, потом – овощем прикинуться. В
итоге добился чего хотел: на свободу вышел через каких-то паршивых четыре года
и начал мне мстить. Сперва по мелочи. Только пакостил да пугал. Ночью маманю
свою снотворным опоит и спешит к моему дому. На асфальте угрозы мелом писал.
Или в почтовый ящик жуткие фотографии подкидывал…
– Надо было с теми фотографиями в милицию идти!
– Я ходила. Да только на них отпечатков не было. Зато у
Одуванчика имелось алиби – маманя клялась, что все ночи напролет ее мальчик
дома проводит, а перед тем как лечь, принимает очень сильное снотворное, так
что шататься по городу просто не в состоянии. Ну а гадости всякие в почтовый
ящик могут, мол, и хулиганы подбрасывать.
– Как я понимаю, тебе пришлось съехать?
– А что оставалось? – вздохнула Валя. – Сдала
квартиру, а себе в другом районе жилье нашла. Целый месяц жила спокойно… пока
он меня не отыскал.
– Как уж умудрился?
– Через жильцов мой адрес выведал. Говорю же, он очень
умный и хитрый, а я их не предупредила.
– И опять началось то же самое?
– Хуже! От угроз он перешел к действиям.
– Он нападал на тебя?
– Если бы! Тогда ведь можно было бы упечь его обратно в
дурдом. Но Одуванчик действовал очень изобретательно и осторожно, чтоб в случае
чего к нему не подкопались… – Валя нервно моргнула. Уже который раз за
последние несколько минут. Очевидно, от нервного перенапряжения у нее развился
тик. – Дважды я чуть не проваливалась в открытый канализационный люк,
трижды избегала падения под поезд метро, мне под ноги то и дело что-то
выкатывается, а кирпичи падают на меня с крыш буквально градом. Я стала бояться
выходить на улицу, только по крайней необходимости. Даже работу нашла надомную.
Но и это не помогло. Одуванчик сговорился с какой-то бабой, за которую я тебя с
перепугу приняла, и заслал ее ко мне под видом социального работника. Она мне
крысу дохлую подкинула и ключи сперла. Пришлось опять переезжать…
– Не выход, Валя.
– Понимаю, – устало выдохнула подруга, – но
другого выхода я найти не могу. Была б одна, застрелила бы его, и дело с
концом! Но у меня дочь, я не могу в тюрьму…
– Никогда убивать не нужно, – урезонила ее
Ирка. – Достаточно будет отправить Одуванчика обратно в психушку.
Желательно – на всю жизнь.
– Ох как хотелось бы! Но каким образом?
– Надо подумать…
– Некогда думать. Я уже на пределе. Еще чуть-чуть, и в
сама психушку угожу.
– Ты должна уехать из Москвы. На недельку или на две,
пока я не найду человека, способного тебе помочь.
– Мне нельзя помочь, – упрямо буркнула Валя.
– Глупости! Достаточно установить за Одуванчиком
слежку, заснять все его «забавы» на видео и заручиться свидетельскими
показаниями. Удивляюсь, как тебе самой не пришло в голову…
– Я ничего не соображаю, Ира! А подсказать некому было.
И помочь тоже. – Валентина опустила голову. – Я всех друзей
растеряла, а родственникам до меня нет никакого дела. – Она встала,
подошла к окну и опасливо выглянула из-за занавески на улицу. Не обнаружив
ничего подозрительного, вернулась на свой табурет и добавила горько: –
Ехать мне, кстати, тоже некуда.
– В Ольгино поедешь?
– В Ольгино? – спросила Валя с такой
интонацией, будто впервые услышала это название.
– Бабулина квартира сейчас пустует…
– Старушка умерла?
– Дед умер, а бабуля жива, но приболела и переехала к
Леле. Поживете с дочкой пока там.
– Да неудобно как-то, – смущенно пробормотала
Валя. – Я тебя… а ты вон как… обо мне… – Она подняла на Ирку глаза, в
которых стояли слезы. – Прости меня, Ир, я такая гадина! Но мне тогда так
хорошо было – муж, дом, беременность… Так не хотелось омрачать…
– Ничего, Валя, я понимаю.
– Правда?
– Ты всегда была эгоисткой, – честно сказала Ирка.
А потом добавила, покривив душой: – Другого поведения я от тебя и не
ждала.
Валя порывисто подалась вперед и крепко обняла Ирку. А когда
оторвалась от подруги, шмыгнув носом, спросила:
– А ты день рождения где будешь справлять? Я помню, он
у тебя в конце декабря…
Глава 4
К Милиному дому Ирка подъехала уже затемно. Выгрузилась
из машины и тяжело похромала к подъезду. За сегодняшний день она устала так,
как не уставала даже на зоне. Причем устала именно физически, хотя почти все
время на пятой точке просидела. Очевидно, огромная моральная нагрузка ударила
по всему организму, и теперь Ирка чувствовала себя просто разбитой. Да и нога
разболелась сильно. Как перед грозой!
– Ирина! – услышала она негромкий мужской
голос. – Здравствуйте.
Ирка обернулась на оклик и увидела Макса. Он стоял возле
своей машины, старого «Паджеро», а рядом с ним сидела огромная черная собака в
шипастом ошейнике.
– Как зовут? – спросила Ирка.
– Кого? – удивленно переспросил Макс. – Меня?
– Собаку.
– А-а-а… – Он хмыкнул, но не улыбнулся.
А Ирке так хотелось вновь увидеть ямочку на его щеке. – Это Чак. Молодой
отец. Позавчера Матильда, дама его сердца, ощенилась.
– Могу я поздравить молодого отца?
Макс утвердительно кивнул. Ирка подошла к красавцу-доберману
и погладила того по голове. Пес милостиво позволил себя приласкать, но, когда
она убрала руку, потряс ушами, будто протестуя. Ирка засмеялась. Макс скупо
улыбнулся, но ямочка все же успела мелькнуть на его щетинистой щеке.
