* * *
Шерстяное платье кололось в подмышках. Спрятавшись в тени навеса, Мари ежилась, почесывалась и бранила графиню с дочерью, которым вздумалось помереть летом, а не зимой.
Мучайся теперь в траурном наряде по этакой жаре!
Что бы ни случилось, Мари первым делом прикидывала, будет ли ей с того выгода. Вот, скажем, когда дурочка Катрин утопилась, Николь Огюстен три дня ходила с распухшей красной рожей – оплакивала покойницу. А Мари даже притворяться расстроенной не пришлось – она и впрямь была жутко зла на подлую Катрин.
У отца Годфри круглый год свербит в мошонке! Пока жива была дурочка, ему находилось, куда пристроить своего дружка. А теперь священник истекает слюной на каждую девку, а при встрече облизывает Мари взглядом. К чему честной девушке такое внимание?
Но сейчас горничная думала не о потных ладошках отца Годфри, а о приятном: смерти Алисы де Вержи и ее дочери.
По всему выходило, их гибель принесет ей много хорошего.
Мари улыбнулась. На людях она всегда улыбалась смущенно, будто стыдясь своего уродства. Выходило жалко и трогательно.
Кто возбуждает жалость, тому щедрее всех подают милостыню – этому Мари научилась с детства.
Наедине с собой она улыбалась по-другому. Эта улыбка многое сказала бы тому, кто сочувствовал бедной милой дурнушке. Вот потому-то ее никто и не видел.
Поджидая в тени свою добычу, Мари подсчитывала прибыль и убытки.
Гадкое черное платье носить до самой зимы – это плохо.
Элен больше не будет помыкать ею – хорошо.
А еще лучше, что из двух сестер убита самая красивая.
Однажды графине де Вержи привезли на выбор для платья роскошных голубых тканей. Среди вороха тряпья выделялся отрез атласа такой невероятной, чистой, небесной голубизны, что, добравшись до него, графиня с дочерью больше ни на что другое и смотреть не могли. Рядом с ним любая другая материя казалась линялой тряпкой.
Мари не завидовала Элен, это было бы смехотворно. Но она прекрасно понимала силу ее красоты. У всех, видевших дочь графа, ее облик надолго оставался в памяти как образец, с которым они волей-неволей сравнивали прочих женщин.
Мари улыбнулась. Славно, что больше нет Элен. Теперь тряпки не будут казаться такими линялыми и вытертыми, как прежде.
Но главная ее удача – та, при мысли о которой сердце начинало биться сильнее, – что больше в замке никогда не появится Николь Огюстен! Теперь-то никто не помешает Мари получить то, что она давно заслужила.
Уж конечно, Птичка никакая не убийца. Эта преданная дурочка могла бы вылизать пятки своей госпоже, но не отравить.
А если бы кому вздумалось спросить Мари, кто расправился с графиней и Элен, уж она бы нашла, что ответить. «Малютка Беатрис, – сказала бы она, – это каждому ясно, кто взглянет в ее лживые детские глазки».
Для тех, кто стал бы допытываться, зачем Беатрис убивать мать и сестру, у Мари тоже нашелся бы ответ. Со скуки! От безделья ведь чего только не придумаешь.
Она сама как-то, скучая, незаметно заиграла цыпленочка – такого хорошенького, крохотного, трогательного до слез… Пришлось потом скормить кошке то, что от него осталось. Но до сих пор, стоило вспомнить ощущение хрупких косточек в пальцах, сердце сводило сладко и мучительно.
Горничная взволнованно переступила с ноги на ногу. Где же он?
Из-за угла показался хмурый Матье. Мари так и засияла.
Ах, до чего ж хорош! Млея, она смотрела, как рослый парень приближается к кузнице. Уж без Николь-то она его возьмет в оборот. Мари придумала, что скажет и чем завлечет красавчика, будто случайно попавшись на глаза…
На противоположной стороне улицы мелькнул чей-то силуэт. Рука высунулась из-за угла, сграбастала Матье и затянула, как щука карася, в узкую складку тени между домами.
– Ах!
Мари заметалась в своем укрытии. Цыпленок, ее цыпленочек! Отобрали!
Ждать, пока Матье вернется, было не в ее силах. Мари перебежала улицу, подкралась к углу и навострила уши.
Невнятное бормотание… И вдруг боязливый молодой голос:
– Я не смогу…
Матье!
О чем это он, бедняжка? Неужто какая-то развратная баба затащила его в темный закуток, чтобы предаться блуду?
Но в ответ донесся низкий хрипловатый голос. Слов было не разобрать, однако обладателя его Мари узнала без труда.
Лекарь Бонне! Она даже ногой топнула от злости. Вспомнишь черта, и он тут как тут.
Девушка затаила дыхание, пытаясь расслышать хоть словечко.
– Углубление… спрячешь…
– А если не получится?
– Без охраны… Под стеной…
Молчание. И короткий вопрос:
– Когда?
Лекарь ответил чуть громче, чем следовало, и на этот раз Мари все расслышала.
Не дожидаясь, пока Матье покинет укрытие, она попятилась и скрылась за домами.
* * *
– Он был редкий красавец, – сказала Арлетт. – Мало кто это понимал. А я, когда в первый раз увидела его, глаз отвести не могла. А все почему? Лицо доброе. Для меня все были красивые, у кого добрые лица. Я таких редко встречала.
Она отпила горький отвар, не поморщившись, и поставила кружку на выщербленный стол.
За окном шумел и волновался лес. С того места, где сидела Николь, в окно был виден кусочек темно-синего неба, густо усыпанного звездами. Ветер дул с такой силой, будто пытался оторвать их от небосклона.
– Отец после смерти матери совсем повредился в уме. Выходит, бывало, с утра, и слугам вещает о выдающихся заслугах рода Д’Эстрелей. Распекает виноватых, достойных одаряет… – Она невесело усмехнулась. – Только вот слуг у нас к тому времени не осталось. Разбежались от безденежья. Жили мы с отцом отшельниками, нигде не бывали и у нас никто не бывал. Симон и увидал-то меня случайно.
В дверь поскреблись. Арлетт открыла, и пес с виноватым видом протиснулся в дом. Старуха потрепала его по загривку:
– Что, грозы испугался?
– Нет ведь никакой грозы, – робко заметила Николь.
– Будет еще. – Старуха вернулась на свое место. – Я грозу всегда чую. Что я тебе рассказывала?
– Про слуг.
– Да… – она вдруг лукаво улыбнулась и от этого сразу помолодела. – Нет слуг – нет чужих глаз. А отец нам был не помеха.
Николь снова воочию увидела, как за старческими чертами проступает прекрасное юное лицо.
– Ты вышла за графа де Вержи замуж? – недоверчиво спросила она. – И никто не узнал?
Арлетт покачала головой.
– В те времена здесь было тихо, не то, что нынче. Кому сдался странный многоученый затворник… Его считали помешанным.
