– Тут другое сообразить надо. Кому от их смерти стало лучше?
– Мари! – брякнула Николь, не задумываясь.
Арлетт замедлила шаг, глянула с любопытством:
– Что еще за Мари?
– Горничная наша. Но только она не убивала! – спохватилась девочка. – Мари не такая!
– Отчего ж ты ее вспомнила?
– Элен вечно ее шпыняла, – пожала плечами Николь. – А графиня и вовсе видеть не могла, гнала с глаз долой.
Возле огромного муравейника высотой с человеческий рост старуха задержалась: отломила ветку, наскоро ободрала кору, сунула острым краем в шевелящуюся гору и поскорее увлекла девочку прочь от рассердившихся хозяев.
– Хорошенькая она, эта твоя Мари?
Николь прыснула.
– У-у-у! – понимающе протянула старуха. – От страшненьких да обиженных всего ожидать можно!
– А если обиженный, но красивый?
– Красивому есть чем утешиться, – рассудительно пояснила Арлетт. – Все, пришли.
Николь отвела ветку с липкой паучьей снастью.
Домишко выглядел хилым и неряшливым, как наспех сложенный шалаш, зато ограда вокруг него стояла основательная. На кольях торчали коровьи черепа, похожие на огромные белые муравьиные морды с рогами.
Николь замерла.
– Это зачем? – напряженным шепотом спросила она. – Народ пугать?
– Соображаешь, – одобрила старуха. – Давай внутрь.
Черепа смотрели строго и печально. Кое-где рога оплел вьюн, и посмертные венки на выбеленных временем костях выглядели еще более жутко, чем сами головы.
В лачуге Арлетт сразу же взялась за дело. Шелестящие сухие травы, сплетенные в косы, кульки со сморщенными ягодами, грязные куски смолы с налипшими хвоинками – все это старуха снимала с полок, а Николь раскладывала по мешкам.
– Затаиться пока что надо. – Арлетт приоткрыла крышку пузатого горшка, и оттуда выплеснулся острый запах лесных гнилушек. – Возьми-ка…
Николь аккуратно уложила его на дно.
– Как же ты лечить будешь?
– Пока маркиз не перебесится, никак. Ничего, лес прокормит.
Когда мешки раздулись, как рыбьи пузыри, Арлетт помогла девочке взгромоздить один на спину.
– Не отставай, – предупредила она, взявшись за дверную ручку, – и если я молчу, то и ты помалкивай. Слишком уж много вокруг охотников навести на нас его светлость.
В орешнике беззаботно куковала кукушка. С коровьего черепа, склонив пеструю голову, посматривал смородиновым глазом дрозд. При виде птицы Арлетт сразу успокоилась.
– Не добрался еще сюда никто.
И пошла легко, словно и не висела тяжелая ноша за спиной.
Петлявшая тропа снова вывела их к муравейнику. Старуха выдернула палку, оббила о ствол лещины и зашагала прочь. А Николь загляделась на черные ручейки, и пришлось поплясать, смахивая с башмаков рассерженных мурашей.
– Послушай, Арлетт! – догнала она старуху. – Отчего ты уверена, что в твоем доме нас не найдут?
– Ведьма его охранила, – объяснила та. – Заговором или колдовством, уж не знаю, но только всем отвела глаза.
Они выбрались из орешника, стряхивая паутину и насыпавшуюся за шиворот лиственную труху.
– Было дело – искал меня один дворянчик. Втемяшилось в высокородную голову, что я его мать извела. Нанял охотников и давай по лесам вынюхивать! Бродил-бродил вокруг моей хибары – все впустую! Так и не нашел, плюнул и ушел ни с чем.
Старуха лизнула оголенную часть ветки и скривилась:
– Ух, кислятина! Аж глаза дерет! В общем, тогда-то я и догадалась, что местечко в дубраве – заговоренное. А после вскрылось, что старую мамашу его жена потравила. Вот так-то!
Николь заметно повеселела. С тех пор как она поняла, что Арлетт не колдунья, ее не отпускал страх, что люди Мортемара доберутся до старухи. Нащупав в подкладке камень, девочка мысленно поклялась, что вернет его.
Когда, миновав колючих можжевеловых стражей, они вышли на поляну, возле дома их ждали.
Старик притулился на нижней ступеньке крыльца, скрючившись в три погибели и неестественно вывернув шею. Был он тщедушен и жалок: в штопаной-перештопанной рубахе, засаленных штанах и видавшей виды шляпе, до того истрепанной, что в прорехах виднелась блестящая лысина. Безгубый рот кривился от боли.
Арлетт схватила Николь за плечо и втащила обратно, под прикрытие разросшегося куста жимолости. Щелк! – из рукава ее будто сам собою выскочил острый птичий клюв ножа.
– Кто это? – одними губами прошелестела Николь. На лезвии вспыхнул блик, точно глаз, ищущий, кого бы клюнуть.
– Вот уж не знаю, – так же тихо откликнулась старуха, разглядывая нежданного гостя.
Нижние ветки дрогнули, и из-под них выбрался пес, встряхивая головой. Старуха и девочка присели рядом с ним.
– Тихо, Черный, тихо…
Наверху порхнула сойка, огласив лес скрипучим «Ррэк! Ррэк!» Старик повернул голову на птичий крик, и солнце высветило крючковатый подбородок, поросший редкой сизой щетиной, впалые щеки, прищуренные глаза, слезящиеся от усталости и страха.
– Пречистая Дева! – тихо ахнула Арлетт.
– Что?
– Живой!
– Кто это? – затормошила старуху Николь. – Ты его знаешь?
– Богом клянусь, он самый! – ошарашенно бормотала Арлетт.
– Да кто же?
– Викарий!
Николь наморщила лоб и вдруг вспомнила:
– Тот, что был на вашем венчании?!
Арлетт медленно, словно не веря самой себе, кивнула.
– Подожди! – нахмурилась девочка. – Разве его не убили?
– Вот и я так думала, – пробормотала старуха.
Николь привстала и оглядела лес, понюхала воздух: не донесет ли ветер запах лошади или едкого, как муравьиный сок, мужского пота.
– Не высовывайся! – Арлетт надавила ей на плечо. – Нет здесь больше никого, иначе пес тревогу бы поднял.
До них донеслись стоны и кряхтение. Старик решил перебраться в тень, но встать ему удалось лишь с третьей попытки.
– Что ж с ним делать-то, господи…
Николь впервые видела хозяйку в такой растерянности.
– Пусть уходит! – шепотом потребовала она.
– Нет. Нельзя… Больной он, старый.
Девочка сжала губы. Происходящее нравилось ей все меньше и меньше. Как викарий, чудом выживший в давней резне, смог найти поляну, раз она заговорена? Как добрался сюда, если с трудом проходит четыре шага?
– Давай прогоним его! – горячо зашептала она. – Пса натравим! Арлетт, прошу тебя!
Старуха с силой провела ладонью по лицу.
