— Скоро мы с этим закончим, — сказал Адамберг и надавил на плечо Момо, чтобы тот побыстрее сел. — Наденьте ему наручники, Меркаде, и можете пойти отдохнуть наверху.
«Наверху» — то есть в маленьком помещении, где стояли автомат с напитками и миска для кота и где Меркаде разложил на полу подушки, чтобы каждые три с половиной часа укладываться поспать. Лейтенант нашел предлог, позволявший ему несколько раз в день бывать там: кота надо было носить к миске. Меркаде взял эту обязанность на себя, и теперь они с котом засыпали рядышком. По мнению Ретанкур, с тех пор, как лейтенант и кот заключили этот союз, сон у Меркаде значительно улучшился, а его сиесты стали короче.
XII
Телефон в квартире капитана Эмери зазвонил посреди ужина. Он раздраженно снял трубку. Капитан вел относительно скромную жизнь, однако время ужина для него было чем-то вроде роскошной оздоровительной интерлюдии, которую он соблюдал с почти маниакальной неуклонностью. В служебной трехкомнатной квартире самая большая комната была отведена под столовую, где на столе всегда красовалась белая скатерть. На этой скатерти сверкали два предмета, уцелевшие от фамильного серебряного сервиза маршала Даву, бонбоньерка и ваза для фруктов, обе с имперскими орлами и монограммой. Когда скатерть становилась несвежей, прислуга Эмери втайне от хозяина переворачивала ее и расстилала изнанкой кверху, чтобы пореже приходилось стирать: эта женщина не испытывала никакого почтения к старому князю Экмюльскому.
Эмери не был дураком. Он сознавал, что постоянные напоминания о маршале скрашивают его, как он считал, унылое существование и повышают самооценку, ибо характер у капитана был совсем не тот, что у его бесстрашного предка. Когда-то он хотел стать военным, как его отец, но ему не хватило храбрости, и в результате из всех родов войск он выбрал жандармерию, а из всех завоеваний — победы над представительницами прекрасного пола. Он очень строго судил себя, но за ужином готов был все простить: этот счастливый час был также и часом снисходительности. Здесь, за столом, он чувствовал себя видным мужчиной и влиятельной личностью, и это ежедневное вливание нарциссизма возвращало ему силы. Все знали, что капитана нельзя беспокоить во время ужина, если только речь не идет о чем-то очень срочном. Вот почему голос бригадира Блерио звучал не очень уверенно.
— Тысячу извинений, капитан, но я подумал, что должен вас проинформировать.
— Насчет Лео?
— Нет, капитан, насчет ее собаки. Сейчас Лод живет у меня. Доктор Шази сказала, что пес серьезно не пострадал, но что в конечном счете комиссар Адамберг был прав.
— Ближе к делу, бригадир, — перебил его Эмери. — У меня ужин стынет.
— С тех пор как я взял Лода к себе, он так и не смог встать на лапы, а сегодня вечером его вырвало кровью. Я отвез его к ветеринару, а тот сказал, что у пса внутренние повреждения. Он считает, что Лода били в живот, и, скорее всего, ногами. Если это так, то Адамберг был прав и на Лео действительно напали.
— Отвяжитесь вы с вашим Адамбергом, мы без него выясним, что там произошло.
— Извините, капитан, просто я только что услышал эту новость от ветеринара.
— Он уверен в поставленном диагнозе?
— Абсолютно уверен. Он даже готов дать письменные показания.
— Вызовите его, пусть придет завтра с утра. Вы узнавали, как там Лео?
— Все еще в коме. Доктор Мерлан рассчитывает, что внутренняя гематома рассосется.
— На самом деле рассчитывает?
— Нет, капитан. На самом деле — нет.
— Вы отужинали, Блерио?
— Да, капитан.
— Тогда зайдите ко мне через полчаса.
Эмери бросил телефон на белоснежную скатерть и мрачно уселся перед тарелкой. К бригадиру Блерио, который был старше по возрасту, капитан относился неоднозначно. Как начальник он его презирал и ни во что не ставил его мнение. Блерио был простой бригадир, толстый, беспрекословно выполняющий приказы и совершенно необразованный. И в то же время благодаря добродушию Блерио — покладистости, как считал Эмери, — его бесконечному терпению, которое можно было принять за глупость, и умению держать язык за зубами ему можно было без всякого риска поверять свои тайны. Эмери то отдавал Блерио команды, как собаке, то держался с ним как с другом, близким другом, в чьи обязанности входило выслушивать его, утешать и подбадривать. Они работали вместе уже шесть лет.
— Дело принимает скверный оборот, Блерио, — сказал капитан, открывая ему дверь.
— Для Леоны? — спросил бригадир, усаживаясь на стул из ампирного гарнитура, на котором сидел обычно.
— Для нас. Для меня. Я просрал начальный этап следствия.
Поскольку маршал Даву славился своей грубоватой речью, так сказать, наследием лихих революционных лет, то Эмери тоже не считал нужным выбирать выражения.
— Если на Лео напали, Блерио, это значит, что Эрбье был убит.
— Почему вы думаете, что тут есть связь, капитан?
— Потому что люди так думают. Пораскинь мозгами.
— А что говорят люди?
— Что Лео многое знала о смерти Эрбье, ведь она многое знает обо всем и обо всех.
— Леона не сплетница.
— Это так, но у нее громадный ум и бездонная память. К счастью, мне она ничего не рассказала. Возможно, это спасло ей жизнь.
Эмери открыл бонбоньерку, в которой лежали леденцы, и подвинул ее к Блерио.
— Нам придется круто, бригадир. С парнем, который разбивает старой даме голову об пол, шутки плохи. Иначе говоря, у нас тут дикий зверь, дьявол во плоти, которому я позволил разгуливать на свободе. Что еще говорят в городе?
— Я же говорил вам, капитан: не знаю.
— Неправда, Блерио. Что говорят обо мне? Что я работал спустя рукава, так?
— Это ненадолго. Поговорят — и забудут.
— Нет, Блерио, на этот раз не забудут. Потому что они правы. Прошло одиннадцать дней с тех пор, как Эрбье исчез, и девять дней с тех пор, как мне сообщили о его смерти. Вначале я ничего не предпринял, потому что думал, это Вандермоты заманивают меня в ловушку. Ты ведь в курсе. Я просто не хотел подставляться. А когда нашли тело, я решил, что он покончил с собой, потому что меня это устраивало. Я ухватился за версию самоубийства и под этим предлогом умыл руки. И если они говорят, что смерть Лео будет на моей совести, то они правы. Ведь сразу после убийства Эрбье у нас был шанс что-то найти по свежим следам.
— Мы не могли предвидеть того, что случилось.
— Ты — нет, а я — да. А теперь у нас нет никаких улик, не за что зацепиться. Так всегда бывает. Хочет человек себя защитить — а в итоге оказывается беззащитным. Вот и учись на моем примере.
Эмери протянул бригадиру сигарету. Некоторое время они курили и молчали.
— А почему вам надо защищаться, капитан? Что конкретно вам угрожает?
