Через огромную замерзшую реку и по холмам двигались бесконечные колонны пленных, закутанных в тряпье, в растоптанных соломенных калошах, вялые и равнодушные ко всему. Но этот крепкий удар было рано называть катастрофой немецкой армии.
Убедив Сталина, что после такого мощного удара вермахт уже не очухается, маршалы и генералы с сытыми загривками, увешанные звездами и орденами, выкладывали наспех разработанные планы, один грандиознее другого. Красные стрелы еще более мощных ударов пронзали немецкие укрепления.
Снова, как год назад, после битвы под Москвой, уверенно доказывали, что можно к концу сорок третьего года дойти до Берлина. Верховный задумчиво ходил по кабинету со своей знаменитой трубкой, размышлял, взвешивая силы.
Но даже те, кто понимали реальное положение дел, знали цифры наших огромных потерь в людях и технике, согласно кивали: «А что? Дойдем и разгромим!» Народу в России хватит.
О том, что под Сталинградом погибли 550 тысяч наших солдат, нигде не упоминалось. Цифры вырвались наружу лишь спустя полвека.
А тогда, в январе-феврале сорок третьего года, катились лавиной на запад части Красной Армии, освобождая город за городом. О масштабах мощного удара можно было судить по датам взятия крупных городов. Только с 12 по 16 февраля были освобождены Ростов, Харьков, Шахты, Сталино (ныне Донецк), сотни населенных пунктов.
Об этом не уставая трубили газеты и радио. Тон статей и передач был излишне самоуверен, а слово «катастрофа» выносило преждевременный приговор еще мощной, далеко не сломленной немецкой армии. Передовые части Красной Армии непрерывно наступали, несли потери, отрывались от баз снабжения. Но слово «вперед» и команды из Москвы безоговорочно толкали ослабевшие дивизии и бригады снова в наступление.
Фельдмаршал Манштейн, чутко державший руку на пульсе Юго-Западного фронта, поймал нужный момент и 19 февраля 1943 года нанес мощный контрудар.
В считаные дни был прорван фронт. Немецкие танки вышли к Северскому Донцу, овладели крупной узловой станцией Лозовая и, развивая наступление, двигались к Харькову, второму по величине городу Украины. Манштейн намеревался взять реванш за Сталинград, нанося новые удары.
Седьмого марта, поддерживая наступающие немецкие войска, вступил в действие мощный армейский корпус «Раус». В шеститомнике «История Великой Отечественной войны» приводятся такие цифры: в период контрудара немцы превосходили нас вдвое в живой силе, в два с половиной раза – в танках, артиллерии и в три раза – в авиации.
Верится в это с трудом, ведь лишь недавно вела наступления наша мощнейшая группировка под Сталинградом. Битва закончилась второго февраля. Куда делись за две недели все эти силы?
Еще большее недоверие вызывают в серьезном (хоть и не слишком правдивом историческом труде) сказочные истории, вроде подвига взвода лейтенанта Широнина. 25 человек с единственной противотанковой пушкой пять дней без устали молотили наступающие немецкие части и уничтожили 30 танков, штурмовых орудий и бронемашин. Для кого сочинялись подобные истории, если любой солдат сразу видел неприкрытую ложь?
Лейтенант Широнин и его бойцы были отважными, смелыми людьми, но их реальные боевые дела были превращены в очередную лживую агитационную листовку.
Как бы то ни было, но наши части сражались самоотверженно, и путь на Харьков, освобожденный совсем недавно (16 февраля 1943 года) превратился для немецких войск в череду тяжелых боев и немалых потерь.
И все же вермахт продвигался вперед. Поэтому так тревожно было в лесу, где готовился к обороне, а возможно, и к контрудару, стрелковый полк подполковника Мельникова.
Ночь поспать толком не удалось. Немцы вели хоть и не слишком частый, но постоянный артобстрел, унесший к утру еще несколько жизней.
На рассвете прибыла наконец колонна с боеприпасами и продовольствием, гаубицы, батарея противотанковых «сорокапяток». Раенко получил недостающую батарею трехдюймовых орудий ЗИС-3 и стал командиром полноценного дивизиона. Батарею самоходных установок тоже пополнили двумя машинами.
Лейтенант Карелин, возившийся с ремонтниками, с удивлением смотрел на маршевиков. Его не удивляли прожженные, залатанные шинели третьего срока, стоптанные ботинки, снятые, видимо, снабженцами с погибших. Прибыло большое количество совсем зеленых бойцов, которые, судя по всему, даже не прошли первоначальную подготовку.
Сбившиеся обмотки, перепоясанные кое-как шинели, смесь шапок и преждевременно выданных пилоток. Их натягивали на уши, чтобы защититься от мороза. Снаряжение составляли в основном противогазы и фляжки (чаще стеклянные). Правда, винтовки имелись почти у всех. Редкие ручные пулеметы, кое-где торчали длинные стволы противотанковых ружей.
Странное выражение на лице Карелина заметил замполит.
– Вот это подкрепление! Теперь можно и наступать. Сил хватит.
Лейтенант ничего не ответил. Подозвал худого мальчишку, растерянно вертевшего головой. Ему было лет семнадцать, не больше. Видимо, он натер ноги и стоял босой ступней на смятом кирзовом ботинке. Карелин окликнул лейтенанта Бобича, который тоже получал людей для своей роты:
– Саша, возьми к себе вон того парнишку.
– Что, земляк?
– Он самый. – И подмигнул Бобичу.
Тот вымученно улыбнулся в ответ. Командовать ротой, когда он едва справлялся со взводом, казалось лейтенанту делом совершенно непостижимым. Его во взводе за спиной порой «бобиком» называли, когда он требовал дисциплины, а тут рота. Правда, неполная, насчитывающая вместе с вновь прибывшими человек восемьдесят.
Но отношение к лейтенанту после вчерашнего дня резко изменилось. Он этого и сам не успел заметить. Просто люди видели, что он, единственный из всех, схватился в самый трудный момент за оружие. Пусть бесполезный, да еще пустой ручной пулемет. Но собирался воевать всерьез, давая возможность спастись хоть малой части взвода.
– Александр Сергеевич, чего киснешь? – протянул ему кисет Карелин. – Весна на дворе, скоро травка зазеленеет. Как там твой тезка-поэт про весну писал?
– Пушкин больше осень любил.
– Глянь, танки подтянулись. Не иначе, наступать будем.
Действительно, прибыла рота «тридцатьчетверок» в количестве десяти машин. Судя по всему, готовилось наступление. Мимо проследовала одна из самоходок. Ивнев по приказу командира полка выделил машину и на рассвете все же вытащил завязшую в озере «трехдюймовку».
Напрягая не слишком великие лошадиные силы, машина Захара Чурюмова тащила облепленное илом орудие. Следом подпрыгивал на кочках передок со свернутым колесом. Видимо, его вытаскивали отдельно. Отцепляя пушку, Чурюмов напомнил Раенко:
– Литр спирта, как договаривались. У меня двигун едва не заклинило, пока я твою оглоблю тащил.
– Командир батареи принесет, – отмахнулся орденоносец Раенко. – Я снова в дивизию отбываю.
Видя, как скапливаются танки, артиллерия, капитан также не сомневался, что готовится наступление и его отзовут опять в штаб.
