– Иди докладывай, бля! В политотдел или сразу особистам. Тебе, наверное, за слежку приплачивают.
Самоходка Захара Чурюмова была подбита через час после машины Карелина. На глазах у лейтенанта сгорел живьем застрявший в перекошенном люке механик-водитель. Оторвало руки наводчику, а заряжающего добило взрывом снаряда.
Вся эта страшная картина подействовала даже на бывалого бойца Чурюмова. Временами он не мог себя сдержать. Ночами к нему являлись погибшие товарищи, а земляк-наводчик тянул несуществующие руки и просил:
– Помоги, Захарка…
А Чурюмов бессильно лежал на льду, не в силах сдвинуться хоть на метр подальше от пылающей самоходки и помочь товарищу и парила лужа вытекающей крови.
На нем уже тлел ватник и трещали волосы на голове, когда подбежали двое десантников из роты Бобича и отнесли подальше. Перед тем как потерять сознание, Захар увидел, как взорвалась его машина, а тело безрукого наводчика отшвырнуло, ударив о глыбу льда.
С тех пор на Чурюмова временами накатывала безудержная злость, он терял над собой контроль.
Катя попятилась, затем крикнула:
– Вас в психушку надо!
– Это тебя в психушку. Там весело с такой подстилкой будет.
Карелин тащил прочь упирающегося, матерившегося друга, а Катя кричала вслед:
– Я этого просто так не оставлю. Я доложу…
– Стучи куда хочешь, только сейчас помолчи, – с трудом удерживая Чурюмова, попросил Павел. – Человек под снаряд попал, весь экипаж сгорел. Ну иди, не мешай его увести. Успеешь, доложишь…
Дрянная получилась история. Хорошо хоть врачей поблизости не оказалось. А раненые много чего повидали, будут молчать.
Через несколько дней Павел навестил ребят, выпили, помянули погибших. Захар Чурюмов от выпитого самогона снова начал психовать, пытался собирать вещи и выписываться. Его кое-как успокоили.
Вася Сорокин, у которого на лбу вместе с оспинами появился осколочный шрам, рассудительно заметил:
– Захару пить ни к чему. Голову тем взрывом крепко тряхнуло. К врачам ходил, ругался: я, мол, не симулянт и госпиталь с вашими стукачами мне опротивел. Замполит с ним беседу имел, санитарку какую-то искал.
– Ты сам-то как, Васька? Жена пишет?
– А куда она денется. Три письма прислала и посылку собирает. Я ей велел первача в резиновую грелку налить и полотенцем обмотать. Меда обещала прислать. Позову, как получу.
– А чего ж ты за девками бегаешь? Жена у тебя душевная, двое детей. В тылу голодно, а она мед для тебя ищет.
– Бегаю, – важно согласился ефрейтор. – Только и они от меня бегают. На хрен ты нужен на костылях да в заштопанных кальсонах. Вот гипс снимут, одежкой обзаведусь и найду себе подружку. На войне без этого нельзя.
Сказано было так серьезно, что Паша и Захар, не выдержав, дружно засмеялись.
– Это почему же нельзя?
– Переживаний много. Друзья живьем сгорают. Мишке Швецову осколок в горло попал. Кровью захлебывается, а в глазах слезы. Кто же помирать хочет?
– Эх Васька, ты Васька!
– В ездовые буду проситься, – делился планами Сорокин. – Куда мне с перебитыми костылями? Тоска от всех этих танков-самоходок. Гробы железные! А мне детей еще поднимать надо.
Обнялись, попрощались, договорились встретиться еще.
А с Катей получилось следующее продолжение. Погода стояла хорошая, и по вечерам часто утраивали на лужайке танцы. Обычно играл баянист с ампутированными ступнями.
Хорошо танцевать мало кто умел. Больше топтались, прижимая к себе подруг, смеялись, о чем-то перешептывались. Приходили девушки и женщины в возрасте из села. Те, кто постарше и потерявшие мужей, искали комиссованных, неженатых. Одна из них, лет двадцати шести, подошла к Карелину, стала расспрашивать о семье, выпишут ли его на фронт.
– Недели три, наверное, полежу, а там, конечно, снова на передовую, – по-простому ответил ей Паша.
– Больно ты худой… может, комиссуют?
– Нет, вряд ли.
– Всякие способы есть. Такой молодой, веселый – и снова под пули. Мужик ты крепкий, оклемаешься, рано тебе умирать. А у меня хозяйство, дом хороший, сад. Сынишке седьмой годок, вы с ним подружитесь, рыбалить вместе будете.
– Ну пойдем, глянем на твой дом, – весело согласился Паша. – Не смотри, что худой, силенка осталась. Женщина с минуту раздумывала, внимательно глянула на лейтенанта.
– Если ты насчет выпить да переспать намекаешь, то времени не трать. Мне постоянный мужик нужен, а не любитель хорошо пожрать да в чужой постели поваляться.
– Знаете, тетенька, – разозлился Пашка, – шли бы вы куда подальше. Я симулировать и раны купоросом растирать не собираюсь. Катайся сама на своей лодке.
Женщина фыркнула и, покачивая внушительным задом, направилась на другой конец танцплощадки. Саня Зацепин неодобрительно покачал головой:
– Зря выделываешься, Пашка. Бабенка сама к тебе подошла. Вел бы себя поласковее, пообещал бы, что будете вместе. Глядишь, сегодня бы с ней спал.
– Что мне теперь, ради нее под инвалида косить?
– Тянет тебя снова на войну, аж сил нет.
– Да не тянет, – разозлился Карелин. – Насмотрелся уже на сгоревших ребят. Но куда от нее денешься? Дурить да инвалидом прикидываться я не собираюсь. Валяй сам, если в тылу остаться хочешь.
– Я добровольцем на фронт пошел и воевать до конца буду.
– Медаль тебе на хвост! Герой, да и только. Покурили, наблюдая за танцующими парами.
– Глянь, Катька одна скучает, – толкнул Карелина Саня Зацепин. – Подойди, она ведь тебе нравится.
– И подойду, – обозленно отозвался Павел. – С одной поцапался, теперь Катька выделываться начнет.
Дождавшись, когда баянист заиграл танго, встал и решительно направился к девушке. Стройная, в армейской юбке и гимнастерке, туго затянутой ремнем, выглядела она сегодня особенно привлекательно.
Но и Карелин, освоившийся в госпитале, пришел на танцы не в старом халате, а тоже в военной форме. Кладовщик за водку надежным ребятам на вечер выдавал.
Подошел и церемонно протянул руку которая уже неплохо сгибалась:
– Разрешите вас пригласить, Катя.
Глаза девушки насмешливо блеснули. Раздумывала. Может, собиралась отшить лейтенанта, а может, что-то другое светилось во взгляде. Хоть и не полностью отошел от ранения, но выглядел Карелин неплохо. Распрямились плечи, аккуратно причесаны светло-русые волосы.
Не сказать, что приняла приглашение очень охотно, но получилось все нормально. И следующий танец тоже был их. Катя улыбнулась какой-то немудреной шутке, не отстранялась, когда широкая ладонь обнимала талию.
Про капитана, с которым то ли встречалась, то ли не встречалась, разговор не заходил. Вроде забылась и ссора с Захаром Чурюмовым.
