– Три недели назад.
– Полгода учились?
– Пять с половиной месяцев, – вскидывал руку к танкошлему старший в группе.
– А на «сушках» сколько катаетесь?
– Машины вручили позавчера.
Дальнейший короткий опрос показал, что из экипажей два человека раньше принимали участие в боях, о чем свидетельствовали нашивки за ранения.
– Двигатели в порядке? – обратился к механикам по дпо лко вник.
– В порядке, – ответили ему.
Но тон их говорил другое. Зачем задавать пустые вопросы? Сейчас в порядке, даже доехали самостоятельно. Но ведь собраны они, считай, заново. Лопнет от хорошего удара подгоревший маслопровод, или даст трещину что-то другое из старья, и каюк машине.
– Езжайте, перекусите, – отпустил экипажи Тюльков. – Кухня вон там.
Несколько минут молча курили. Вид собранных из кусков самоходок и по-детски бодрые лица двух мальчишек-лейтенантов переломил атмосферу в землянке. Чем может закончиться переправа, никто уже не обсуждал. Мищенко заикнулся было, что надо проверить новое орудие. Может, из него лейтенанты ни разу не стрельнули.
– В бою стрельнут, – отрезал Тюльков. Вечером Карелин выпросил у разведчиков легкий трофейный мотоцикл и съездил в санбат. Катя не могла долго отпроситься, привезли раненых. Павел нетерпеливо ждал, смолил цигарки.
Подошел красноармеец с загипсованной рукой и расцарапанным, замазанным зеленкой лицом, попросил закурить. Карелин щедро отсыпал махорки, дал огоньку. Оказалось, сапер из полкового батальона.
– Ты с дерева, что ли в кусты свалился? – спросил Павел.
– Ага, в кусты. Угадал. Только не с дерева, а фугасом забросило. В грязь снаряд влетел, осколки вверх, а меня метров на пять в сторону. Мордой в кустарник. Руку вот еще сломал.
– Плохо, – механически отозвался Карелин, глянув в очередной раз на часы. Катя безнадежно запаздывала. Могли и не отпустить.
– Чего ж плохого? – бодро проговорил сапер. – Месяца на два в госпиталь залягу, перелом ведь. Возле этой речки такая бойня шла, думал, здесь и похоронят. Из взвода шесть человек осталось, а было сорок. Это как тебе?
– Плохо…
– Дружок под мину угодил. Обтесало, как чурбак. Ноги по колено поотрывало, и одна рука болтается. Успели перевязать, а я думаю, лучше бы он там кончился. В санбате обкорнают остальное, с год в госпитале полежит, и прикатят его к двери на тележке. Принимайте кормильца! Привет с фронта. Слишком говорливый сапер, довольный, что выбрался живой, а дружку бы лучше помереть, начал Карелина раздражать.
– Родные и такому рады будут, – резко отозвался лейтенант.
Хотел добавить что-то еще порезче, но в этот момент появилась Катя. Пошли в лес, кругом было полно людей, дул холодный сырой ветер. Наконец выбрали закуток между деревьями, сели на траву и, закутавшись в шинель, принялись жадно целоваться.
– Давай хоть поговорим сначала, – отстранилась Катя.
– А потом?
– Что потом… люди вон вокруг. Смотрят.
Прижавшись друг к другу обменивались новостями. Мало веселого было в тех разговорах. Гибли, пропадали родственники, друзья.
– Командира вашего, подполковника, сегодня видела. Лицо так сожгло, что я слова сказать не могла. Может, обиделся.
– Чего ему обижаться? Привык. Петр Петрович Цимбал теперь полком тяжелых самоходок командует.
– Девчата болтали, у него с женой не все ладно. Гуляет или бросила.
– Вы откуда знаете? Она же далеко отсюда.
– Слухи-то идут. Дружка твоего видела, Ваську Сорокина. Он же еще долго лежал, у него остеомиелит был. Кость воспалилась. Сегодня приехал. Смеется, ко мне приставал. Про тебя спрашивал.
– Как же мы с ним разминулись! – подскочил Паша.
– Беги к нему., скорее!
– Нет. Я с тобой побыть хочу.
Расстегнул ремень и гладил теплую спину девушки. Запутавшись в одежде, все же добрался до тела, расстегивал какие-то пуговички. Катя тяжело дышала, беспокойно оглядываясь по сторонам.
– Люди вон там… ну, слышишь?
Но, податливо изгибаясь, помогала снимать то, что мешало. Вскрикнула, прижимая Пашу к себе.
– Паша, миленький… хорошо как. Проходивший неподалеку красноармеец дернул разинувшего рот своего молодого товарища.
– Не мешай. Кто-то из них может до утра не доживет. Пусть любятся, пока война позволяет.
Первым двигался легкий танк Т-60. В ночном небе вспыхивали ракеты. При их свете виднелись столбы взрывов. Летели вперемешку мины, снаряды полевых пушек и реже, с характерным гулом, 105-миллиметровые гаубичные заряды, перекрывающие остальные звуки.
Т-60 миновал большую часть переправы, затопленный понтон у берега качнулся. Увеличив газ, Т-60 выскочил на берег. Без паузы следом шла батарея Свирского. Капитан, стоя во весь рост, вглядывался в качавшийся под ногами настил. По краям моста стояли саперы-регулировщики с синими фонариками.
Мина провыла над головой и взорвалась где-то позади. По звуку капитан догадался, что огонь ведут не ближе чем метров с пятисот. Значит, пехота оттеснила за ночь немцев.
Это уже снижение точности, учитывая порывистый ветер. В воде поднялся освещенный ракетой мутно-стеклянный разрыв, подбросивший воду, тину, комья мокрой земли. Следующая мина взорвалась рядом с понтонами, захлестнув водой самоходку.
Машину качнуло, но не сильно. Саперы постарались на совесть. Забили множество свай, туго натянули тросы. Человек с синим фонариком исчез. Накрыло осколками. Возможно, вскрикнул, но взрыв и гул мотора заглушил призыв о помощи. Батарея Свирского тоже прошла благополучно. Но по взлетавшим чаще ракетам и усиливающей стрельбе он понял, что немцы увидели движение машин и остальным придется туго. Он не ошибся. В батарее Чурюмова налетела на разрыв 105-миллиметрового снаряда третья машина.
Вернее, снаряд угодил в понтон. Фугас весом пятнадцать килограммов разломил металлическую емкость, которая с клекотом заполнялась водой. Возможно, самоходке следовало остановиться и быстро сдать назад.
Но машина не успела переключить скорость и пошла вниз, следом за тонущим понтоном. Следующий понтон тоже был издырявлен и тонул, хотя не так быстро. Через минуту в цепочке наплавного моста образовалась дыра, из которой торчали обломки настила и лопались пузыри воздуха.
Успел выскочить наводчик, трех других членов экипажа поглотила черная вода. Приостановила было движение машина Чурюмова, но зампотех полка махнул ему рукой, требуя продолжать движение. Старший лейтенант молча побежал в своей самоходке.
Для большей маневренности Тюльков оставил в батареях по четыре машины. На краю пролома застыла четвертая самоходка из батареи Чурюмова. Следом шла батарея, командиром которой был назначен Карелин.
