– Леха, чай готов! – крикнул он Смирнову. –
Зови ребят, пусть тоже попьют!
– Они не будут, – ответил за судмедэксперта и
фотографа Леха. – Ротшильд в антисанитарных условиях пищу не употребляет.
Он предпочитает по соседству с покойничком ее вкушать. Сидит сейчас в каюте,
чаи гоняет – там и чайник, и заварка есть…
– А фотограф где?
– Зарубин убежал лягушек фотографировать. У него своя
страничка в Интернете, он там свои работы выкладывает…
Про Интернет Базиль не знал практически ничего, поэтому, как
там можно выложить работы, представить не мог. Он отлично разбирался в технике.
Сам ее чинил. Если надо, и собирал (из старых запчастей), но вот компьютеры так
и остались для него загадочными ящиками, к которым не знаешь, с какой стороны
подойти. Митя, к слову сказать, в этом пошел в отца. Единственное, на что он
был способен, так это набрать в «Ворде» отчет. А вот Марго с компьютерами легко
управлялась. Даже могла сама почистить диск от вирусов или систему переустановить,
что вызывало у Митрофана и его отца чувство глубокого уважения и легкой
зависти.
– Чаек знатный, – похвалил Леха приготовленный
Базилем напиток. – Спасибо… – Он поставил опустевшую кружку. –
Теперь лаврушечки хотел бы попросить, да собираться будем…
– Секунду! – Базиль порылся в пакете с провиантом
и отыскал пачку лаврового листа. – Бери все, если хочешь, у меня еще есть…
– Да куда мне всю? – Леха достал один листик и
сунул его в рот. – А вы чем займетесь?
– А я порыбачу немного… С лодки. На удочку.
– Неугомонный вы, Василь Дмитрич, – восхитился
Леха. – Все утро туда-сюда нас возили, и опять в лодку! Отдохнули бы…
– На том свете отдохну, – отмахнулся Базиль. Затем
поднялся с корточек и стал готовить снасти. Удочку все равно надо было взять.
Хотя бы для отвода глаз.
Габриель
За приездом милиции Габриель наблюдал из окна столовой. Он
видел, как к корпусу подкатил «уазик» и из него выбрались двое: высокий
полноватый мужчина и мускулистый черноволосый паренек. Какой-нибудь следователь
да младший опер. «Всего двое, отлично! – подумал он. – Значит, все
путем. У милиции нет сомнений в том, что покойный совершил самоубийство, а не
умер насильственной смертью…»
Габриель хотел продолжить наблюдение за прибывшей в
«Эдельвейс» парочкой, но тут его отвлекла одна из официанток, и он был вынужден
оторвать взгляд от окна. Перекинувшись с ней парой фраз, Габриель уже собрался
вернуться к прерванному занятию, как услышал знакомый дискант и обернулся на
голос.
– Вы в курсах, че случилось? Нет? Да вы че, тут
такое… – разорялся прыщавый студент, стоя у входа в обеденный зал и
обращаясь к кучке отдыхающих, намеревавшихся пройти к своим столикам. –
Чувак один вены себе вскрыл! Прикиньте? Вот так взял и ушел из этой поганой
жизни…
Люди смотрели на него с недоумением. Им было непонятно,
почему парня охватило такое радостное возбуждение. По всеобщему мнению,
сообщать такую трагическую новость надо было совсем другим тоном. Но паренек
продолжал захлебываться эмоциями и все твердил одно: «Ну, молодец чувак!
Уважаю!»
«Спасибо тебе, крысенок, – мысленно усмехнулся
Габриель. – Твоя теперешняя реакция будет лучшим доказательством твоего
добровольного ухода из жизни… И уйдешь ты, милый мой, совсем скоро… – Он
засунул руку в карман и нащупал овальную таблеточку, которая должна, кроме веревки
и мыла, помочь ему в этом деле. – Так что поганая жизнь тебе надоесть не
успеет… Чувак!»
Паренек все разорялся, но долго слушать его визгливый голос
Габриель не мог, поэтому отключил сознание, а вместе с ним и все органы чувств,
и погрузился в безмятежность. Это был его большой талант – уметь «выключаться».
Габриель мог часами сидеть ни о чем не думая, не двигаясь, не видя, не слыша,
не обоняя, но готовый в любой момент «ожить» и начать функционировать. Как
какой-нибудь компьютер, поставленный в режим ожидания. Не во все периоды жизни
у него это получалось, но в последние годы он легко очищал свое сознание. А уж
в детстве ему это удавалось без усилий…
Город, из которого был родом Габриель, находился в Западной
Украине. Он был небольшим, старинным и отдаленным от остальных населенных
пунктов. Основной его достопримечательностью была древняя крепость. Во время
войны в ней располагался штаб абвера, и в ее огромных сырых подвалах
содержались сотни заключенных. Казнили их во дворе, а хоронили на пустыре за монастырскими
стенами. Вырывали огромную яму и сваливали в нее трупы. Когда яма заполнялась,
ее закапывали, а заключенных гнали рыть другую.
Земля в их городке была пропитана трупным ядом. А
стервятников было столько же, сколько в других населенных пунктах галок или
голубей. Весной, когда цвели фруктовые деревья, никому не приходило в голову
восторгаться прекрасным зрелищем, потому что на всех ветках сидели эти мерзкие
птицы.
Габриель рос очень болезненным и странным мальчиком. Родился
он недоношенным, слабым, плохо реагирующим на внешние раздражители. Врачи
сначала сомневались в его жизнеспособности, а чуть позже в полноценности. Но
ребенка выходили, и он оказался вполне нормальным. Разве что немного отставал в
развитии и очень плохо ел. А еще совсем не плакал.
Ходить Габриель начал в полтора года. Говорить в три. Но,
научившись этим детским премудростям, в отличие от других ребятишек не носился
как угорелый и не болтал без умолку. Как правило, он сидел на подоконнике и
смотрел вдаль, а в разговоры вступал лишь в тех случаях, когда кивком головы
или жестом нельзя было ничего объяснить. Эдакий маленький сфинкс: неподвижный и
молчаливый. Оживал Габриель только тогда, когда отец приносил в дом забитых
кур. Обезглавленные птицы, сваленные в углу кухни, вызывали у мальчика
небывалый интерес. Он спрыгивал с подоконника и крутился возле них, трогая
окровавленные шеи маленькими ручонками, и все спрашивал у отца, долго ли они
умирали и было ли им больно.
Друзей у Габриеля не водилось. Он был абсолютно одиноким.
Причем по своей воле. В детский садик он не ходил по причине слабого здоровья,
так что с ровесниками общаться мог только вечерами, но вечерами он на улицу
выходить боялся. А все из-за стервятников. Однажды мама, заметив, с каким
интересом пятилетний Габриель наблюдает за тем, как переодевается его старшая
сестра, взяла его за руку, отвела на пустырь и строго сказала: «Будешь
пялиться, я тебя тут оставлю, чтобы стервятники выклевали тебе глаза!»
Впечатлительный мальчик сразу же представил, как это произойдет, а потом – как
он будет жить слепцом, и так испугался, что стервятник стал постоянным
участником его кошмаров.
А вот сама крепость его совсем не пугала. Она его
завораживала! Другие дети играли на развалинах, бесцеремонно выламывали камни
из стен, писали на них матерные слова. Те, кто постарше, наведывались в
крепость, чтобы, скрывшись от глаз взрослых, заняться сексом. Естественно, и
игруны, и хулиганы, и малолетние любовники там же справляли нужду, разводили
костры и мусорили. И только Габриель никогда не позволял себе ничего подобного.
Когда он попадал на развалины (его приводила туда сестра: девушку заставляли
сидеть с братом, а ей хотелось позаниматься сексом с кем-нибудь из парней), то
находил укромное местечко, садился на прохладные камни и все ждал, когда же с
ним заговорят души давно умерших узников…
