– Ой, смотрите, – встрепенулся Сергей, –
менты приехали!
– Те же, что утром, – заметила Катя, глянув через
зал в фойе. – Я помню этого лысого бугая… Он у них главный!
Марго обернулась и увидела Митрофана, пересекшего фойе и
ставшего в арочном проеме. Не было никаких сомнений, что он высматривает жену.
– Извините, я на минутку, – сказала Марго, вставая
из-за стола.
И направилась к супругу. Тот, увидев ее, хмуро кивнул в
сторону выхода из столовой и двинулся к нему. Марго последовала за ним.
Когда супруги Голушко оказались на улице, Митрофан сказал:
– Я понимаю, что тебе тут нравится. Знаю, что ты
чувствуешь себя прекрасно. Догадываюсь, что в «Эдельвейсе» гораздо веселее, чем
дома, и, уж конечно, кормят во сто крат лучше… – Он шумно выдохнул в
усы. – Но, несмотря на все это, ты должна уехать!
– Опять начинаешь?
– Рита, у нас еще один труп!
То, что он назвал ее Ритой (а не Сусликом, Малышом,
Маргариткой и, как последний вариант, Маргаритой Андреевной), говорило о высшей
степени недовольства женой. Митрофан знал, что она терпеть не может, когда к
ней так обращаются, и старался этого не делать. Но когда злился, Марго
неизменно становилась Ритой или гражданкой Голушко.
– Еще один самоубийца, насколько я знаю, –
спокойно сказала она. – Парень с неустойчивой психикой, на которого
добровольный уход из жизни Сидорова произвел такое впечатление, что он решил
последовать его примеру…
– Гражданка Голушко, не делайте поспешных выводов!
– А вы, гражданин Голушко, не давите на меня!
– Я давлю? Да я самый демократичный супруг в мире!
Другой бы с тобой даже разговаривать не стал, взвалил на плечо, впихнул бы в
машину и увез домой!
– Я б с таким ни дня не прожила, – парировала
Марго. – Теперь займись, пожалуйста, своей работой, а я пойду доедать свой
обед!
И она, развернувшись, зашагала к дверям столовой.
Митрофан
Митрофан беспомощно смотрел жене вслед и тяжко вздыхал. У
Марго был отличный характер, очень уживчивый, и упрямилась она редко, но уж
если упрямилась, то стояла на своем до конца. Когда такое случалось, Базиль
любил повторять поговорку: «Хоть писай в глаза, все божья роса» – и с невесткой
не связывался. А вот Митрофан не терял надежды на то, что здравый смысл победит
и Марго признает свою неправоту…
Не стоит и говорить, что его надежды еще ни разу не
оправдались.
– Митрофан Васильевич, – услышал Голушко голос
стажера и, обернувшись на оклик, увидел и самого Славика, трусящего к столовой
со стороны ворот. – Митрофан Васильевич, там ваш отец!
– Где? – не понял тот.
– На проходной. Он хочет попасть на территорию, а его
не пускают! Сходили бы вы, попросили, чтоб разрешили ему пройти, а то меня
охранники не слушают…
Митрофан беззвучно выругался. Мало ему с женой проблем, так
еще отец пожаловал! И, главное, для чего? Что ему тут нужно? Нос свой совать
куда не следует? Или сыну, проработавшему в органах двадцать лет, советы
давать?
Пройдя к воротам, Митрофан вошел в зданьице КПП, где около
охраняемой худощавым, но мускулистым секьюрити «вертушки» стоял раскрасневшийся
от гнева Базиль. Увидев сына, он вскричал:
– Товарищ старший следователь, скажите им, что я
главный свидетель по делу и хочу попасть на территорию для оказания помощи…
Охранник вопросительно посмотрел на Митрофана. Тот кивком
подтвердил слова Базиля.
– Под вашу ответственность, – буркнул служащий
«Эдельвейса». – У нас тут пропускной режим строгий, а ваш свидетель
документов при себе не имеет… – Он смерил Базиля презрительным
взглядом. – И выглядит как бомж…
Старший Голушко зло сощурился. Хотя обижаться не стоило,
поскольку выглядел он и впрямь непрезентабельно. В линялой штормовке, старых
джинсах и болотных сапогах, он походил если и не на бомжа, то на попивающего
пенсионера, завсегдатая городских помоек. Да и попахивало от него
соответственно: рыбой, потом и легким перегаром.
Когда Базиля пропустили, Митрофан отвел отца подальше от
проходной и хмуро спросил:
– Ты зачем явился?
– Вообще-то я проводил следственный эксперимент.
– Только не это, – простонал Митрофан. – Еще
один престарелый сыщик-дилетант объявился… Мало нам миссис Марпл и Джессики
Флэтчер, теперь к ним еще Василий Дмитриевич Голушко присоединился!
– Митя, поздравляю, в тебе проснулся острослов! Иди
блесни своим юмором перед женой, а то она мне не поверит, если расскажу…
– Ладно, пошутили, и будя. Выкладывай давай про
эксперимент!
Базиль мог заартачиться, он бывал иногда по-стариковски
вредным, но на этот раз повел себя покладисто.
– Докладываю, – буркнул он. – После того как
твои ребята убрались с острова, я решил порыбачить. Отплыл довольно далеко,
закинул удочку и тут смотрю на берег, а там – отпечатки подошв на глине.
Точь-в-точь таких, как…
– Ну понял я, понял. Те же следы, что и на острове.
Только не ври уж про рыбалку! Наверняка исследовал берег, выискивая эти самые
следы…
– Два часа потратил, – сознался Базиль. – Уже
отчаялся… И вдруг! Смотрю, уж больно берег хороший. Я б сам выбрался на сушу
именно там. Ну и что ты думаешь? Подгребаю, и точно! Следы!
– Ну и куда они тебя привели?
– Никуда… Оборвались почти тут же. Он переобулся,
видимо, в другую обувь, а главное, по траве дальше пошел, чтобы следов не
оставлять.
– Сообразительный.
– Да уж, все продумал!
– Выходит, следственный эксперимент не удался?
– Выходит, нет. Только я уверен, что убийца направлялся
именно сюда! Я это, Митя, нюхом чую!
– Жаль, что твой нюх к делу не пришьешь, –
невесело усмехнулся Митрофан.
– А ты чего, здесь с самого утра торчишь?
– Да нет, второй раз уже приехал.
– Зачем?
– У нас, папа, еще один самоубийца объявился!
Глаза Базиля расширились от удивления.
– Мальчишка на этот раз. Студент, – продолжил
Митрофан. – Повесился сразу после завтрака. Труп обнаружили ближе к
обеду… – Он достал из папки, которую держал в руках, завернутую в
полиэтилен бумажку. – Вот записка предсмертная…
– И что там?
– Много чего! Понакатал столько, что читать
замучаешься… Вначале о мире – бардаке, бабах – б… в смысле, непорядочных
женщинах… Ну и прочее… В конце о смерти как единственном избавлении от мук…
– Да уж какие муки-то? В двадцать лет?
