– Да, на пять тысяч рублей не разгуляешься…
– Каких рублей? Долларов!
Митрофан не сдержался, присвистнул. А Вероника разорялась:
– А что такое пять тысяч? Ерунда! У меня один абонемент
в спортклуб стоит пятьсот баксов…
– Скажите, Вероника Ивановна, для вас стало большой
неожиданностью известие о том, что супруг покончил с собой?
– А вы как думаете? В двадцать три года – и вдова!
– Нет, я не о том… То, что он именно добровольно ушел
из жизни, вы как восприняли?
– Офигела!
– А поконкретнее?
– Вот уж не думала, что Генка всерьез говорит, что
сдохнуть мечтает…
– Он такое говорил?
– Было дело! Напился как-то и давай орать, что все его
задрало, в том числе я… Сдохнуть бы, говорит, чтоб не видеть вас, уродов… Уроды
– это я, его отец-алкаш, дочка-наркоманка от первого брака, дружки-подлюки…
– Почему «подлюки»?
– Да потому что кто-то из них на него ментов натравил,
чтобы бизнес отнять, – пояснила Вероника. – Из-за этого Генка больше
всего убивался… И тогда, когда напивался, все кричал: как жить, если никому
доверия нет?!
– А когда трезвел, что говорил?
– Да ничего… Он вообще в последнее время хмурый ходил.
Со мной сквозь зубы… Домой явится, поест и за комп… И, главное, такая у него
переписка бурная была с кем-то… По клавишам лупил по десять минут без передыха,
потом щелкнет мышкой, отправит письмо то есть, и ждет ответа… – Она
понизила голос до шепота и заговорщицки сообщила: – Я даже пыталась влезть в
него, когда Генка отсутствовал, да там пароль…
– Надеюсь, вы не будете возражать, если мы на время
заберем у вас компьютер?
– Да берите, не жалко, он все равно древний!
– Спасибо вам большое.
– Это означает, что я свободна?
– Да, на сегодня свободны.
– Отлично, – обрадовалась она, но, вспомнив о том,
что всего несколько часов назад овдовела, вернула на лицо скорбное выражение.
– За компьютером мы приедем в шесть, будьте,
пожалуйста, дома!
Она кивнула, поднялась со скамейки и направилась к главному
корпусу. Через несколько секунд Митрофан услышал знакомое похныкивание.
Габриель
Габриель хорошо слышал разговор следователя с вдовой. Он
находился в отдалении от лавочки, на которой они сидели, но ему это не
помешало. У Габриеля был отличный слух. Просто феноменальный. Он сам порой
удивлялся, как ему удается улавливать звуки, которые никто не может расслышать.
Например, как хлопает крыльями бабочка или лист дрожит на ветру. Габриель читал
о том, что слепые обладают такой же способностью. Когда не видишь, слух
обостряется, но он-то видел, и видел отлично. Хотя в последнее время у него
начали сильно уставать глаза. Наверное, из-за компьютера, у которого он
проводил слишком много времени. С одним Сидоровым (теперь он знал его фамилию,
тогда как раньше только ник – Пропащий) сколькими посланиями обменялся, а ведь
он был не единственным его «собеседником»…
«Интересно, – подумалось Габриелю, – удастся ли
ментам влезть в его профайл? Если да, то дело плохо! Нет, ясно, что меня они
никак не вычислят, но им станет понятно, что Пропащий ушел из жизни с помощью
человека, называющего себя Габриелем, а я так старался, чтоб все выглядело как
стопроцентное самоубийство…»
Настроение Габриеля резко испортилось. Он так тщательно
планировал убийство, так искусно заметал следы, а выходит, где-то прокололся.
Ведь неспроста менты развили такую бурную деятельность! Обычно-то они по
случаям суицида проводят чисто формальное расследование и быстренько закрывают
дело, а тут понаехали целой бригадой, да еще, как теперь стало известно, во
главе со старшим следователем…
Габриель расстраивался не потому, что боялся быть пойманным
– был уверен, что ему ничего не грозит (но даже если его вычислят и арестуют,
ему плевать, он не страшился ни сумы, ни тюрьмы, ни смерти), его пугало другое,
а именно то, что он не доведет дело до конца.
«Ушли только двое, – рассуждал он. – И это даже не
половина тех, кого я должен умертвить… Сегодня по плану у меня только одна
жертва – Человек-Мотылек… А остальными я намеревался заняться завтрашней ночью:
Офелия умрет после заката, а Магдалина на рассвете… – Перед его глазами
тут же всплыло прекрасное лицо спящей девушки, и Габриель улыбнулся. – Я
не могу лишить себя удовольствия видеть, как оно изменится, когда смерть
оставит на нем свой отпечаток!»
Настроение от этой мысли немного улучшилось. Габриель, до
этого стоявший на одном месте, отмер, пересек площадку перед зданием главного
корпуса и уселся на опустевшую скамейку. Подперев подбородок сжатыми кулаками,
он устремил взгляд вдаль и стал смотреть, как по небу летают чайки. Ему
нравились эти белоснежные птицы, и он мог подолгу наблюдать за тем, как они
рассекают воздух своими мощными крыльями. Когда-то давно это было его любимым
занятием! Тогда ему было чуть больше двадцати, и он жил на море, но до этого
произошло событие, изменившее его сущность, и сейчас он вдруг о нем вспомнил…
…Поступил Габриель не куда-нибудь, а в столичный институт
культуры. Поступил легко: написал сочинение на пятерку и, как медалист, был тут
же зачислен. Поселился он в общежитии. Но прожил там всего пару месяцев. Больше
выдержать не смог. Ему, привыкшему к одиночеству, было невыносимо жить в
общаге, где народ стоит друг у друга на головах, где вечные пьянки, ор, шатание
по комнатам среди ночи, где любой может завалиться на твою кровать или взять
твой хлеб, где общие душевые, кухни и даже девушки…
Короче говоря, Габриель съехал из общежития в съемную
комнату. Ее парню сдала одинокая старуха, проживавшая недалеко от института. С
ней он познакомился возле продуктового магазина. У бабки оборвалась ручка
сумки, и она попросила Габриеля помочь ей донести провизию до дома. Он помог. А
пока шли, старуха жаловалась на одиночество и все причитала, что, если умрет,
никто ее не хватится и пролежит она в квартире, пока запах не пойдет по всему
дому. «Вот бы, сынок, мне квартиранта какого отыскать, – прошамкала она
возле подъезда. – Я б немного брала. Не ради денег, а просто чтоб под
присмотром быть… Нет у тебя кого знакомого?»
Габриель изъявил желание заселиться к бабке самолично и уже
на следующий день перевез свои нехитрые пожитки.
Звали старуху Ириной Михайловной. Затребовала она с Габриеля
действительно немного: десятку в месяц. От стипендии в сорок рублей ее отрывать
было, естественно, непросто, но Габриель научился жить очень экономно. Ел он
немного, к тому же с детства был не приучен к изыскам, мог питаться вареной
картошкой и квашеной капустой. Одевался скромно. По его мнению, главное было –
сохранять опрятность, а остальное – сущая ерунда. Он совсем не тратил денег на
вино, сигареты и девочек. Габриель не употреблял спиртного, никогда не курил, а
со слабым полом не контачил. Он планировал когда-нибудь жениться, чтобы завести
детей, но не раньше, чем через пяток лет, и уж точно не на своей ровеснице.
Габриелю нравились женщины постарше. Степенные и рассудительные. Ему казалось,
только такие смогут его понять…
