Я положил их поверх фотокамеры, к которой не прикасался уже несколько месяцев. Поколебавшись, достал из стопки бумаг квадратный конверт. Провел пальцем по маминому имени, написанному четким почерком, пощупал вложенный туда лист плотной бумаги, и словно кто-то ледяной рукой сжал мое сердце.
Письмо, запечатанное в конверте, изменило все раз и навсегда. Я так и не смог его прочесть. Не знаю, что она написала моей маме, но это письмо заставило меня остаться на Восточном побережье, в то время как она убежала в Калифорнию. Ни объяснения. Ни «до свидания». Письмо это круто изменило мою жизнь, хотя я его так и не прочел.
Я положил конверт обратно в коробку и чуть-чуть помедлил. Я смотрел на ее фотографию, на которой она смеялась. Смех у нее был страшно заразительный, глаза цвета карамели начинали светиться, а в уголках образовывались забавные морщинки. Она была очень похожа на своего отца.
И я заставил себя отвернуться. К чему понапрасну себя мучить?! Она уехала. Она меня бросила.
Уже собираясь закрыть коробку, я вдруг обнаружил, что чего-то не хватает. Обшарил глазами комнату и заметил свою футболку на спинке стула возле письменного стола Лайла.
– Лайл, какого хрена! – схватив футболку, заревел я.
– На черта мне футболка с эмблемой Стэнфордского университета? – вытаращил он глаза.
– Если еще хоть раз тронешь мои вещи, я сломаю тебе руку, – пригрозил я.
Он не оторвал глаз от учебника, но жутко покраснел, и я понял, что он все прекрасно слышал.
Я сунул футболку в коробку и закрыл ее, спрятав подальше смеющееся лицо. Коробку я поставил на дно шкафа, рядом с остальными.
– И все-таки я не понимаю, – пробормотал Лайл. – Что за история с коробками?
Я закрыл дверцу шкафа, оставляя внутри все причины сказать: «Не уверен, что я остаюсь».
