– Она сказала, что любит меня, – нарушил тишину Джонатан. – Она сказала, что любит меня, а я сказал, что уезжаю.
Я тяжело опустилась на нижнюю ступеньку, пытаясь осмыслить услышанное. Джонатан подошел и сел рядом. Я боялась оторвать глаза от пола.
– Сперва она расстроилась. Потом захотела узнать, как долго я все от нее скрывал. Заявила, что я просто использовал ее. Выпила… лишнего. И начала плакать. А когда успокоилась, мы все обсудили и решили, что продолжим встречаться, по крайней мере, до моего отъезда.
– Зачем ты так поступаешь? – резко повернувшись к нему, сердито спросила я.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты водишь ее за нос и тем самым делаешь только хуже.
– Вовсе нет.
– Не нет, а да! – не сдавалась я. – Ты разве не видишь, что она совсем расклеилась? Ты обращаешься с ней как с собакой, которой дают привязанный к веревке кусок мяса.
– Ты все не так понимаешь, – ощетинился Джонатан, и его голос вдруг набрал силу. Я бессильно уронила голову на грудь. Тогда он ласково прошептал: – Эмма, прости меня, пожалуйста.
Я была слишком зла, чтобы слушать его. Просто молча встала и, не оглядываясь, поднялась по лестнице. Включила свет в своей комнате – и у меня внутри все оборвалось. На кровати лежал мой зеленый свитер, изрезанный на мелкие кусочки.
Глава 21
Любовная драма
Утром Джонатана, к счастью, не было. Впрочем, так же как и мамы. Встретиться с ними лицом к лицу оказалось бы выше моих сил.
Мама вернулась около полудня с фирменным пакетом в руках.
– Я на самом деле очень сожалею, – потупившись, сказала она и положила пакет на диван. Потом, нервно ломая пальцы, потопталась возле меня и, ни слова не говоря, поднялась к себе в комнату.
Я уныло посмотрела ей вслед, затем открыла пакет и достала оттуда зеленый свитер. Конечно, свитер был немного другой, но это не суть.
– Спасибо, – сказала я с порога ее спальни.
Она раскладывала по ящикам выстиранное белье.
– Ты на меня очень сердишься? – оторвавшись от своего занятия, слабым голосом спросила она.
– Нет, – едва заметно улыбнулась я.
– Так я могу все-таки прийти на сегодняшнюю игру? – В ее больших голубых глазах притаилась тоска, нижняя губа капризно оттопырилась.
– Да, – рассмеялась я.
Сейчас она была похожа на ребенка, которого наказали за расчириканные обои.
– Отлично. А какие у тебя планы на вечер? – с неподдельным интересом спросила она.
– Уф, даже и не знаю. – Я так и не смогла привыкнуть к перепадам ее настроения. – Джилл с Кейси вроде что-то говорили о вечеринке. Сара опять уехала к Джареду в Корнел. А мы с Эваном еще не решили. – И я прислонилась к дверному косяку.
– Входи, не стесняйся, – сказала мама, продолжая убирать в шкаф одежду.
До сих пор у меня ни разу не было возможности толком рассмотреть мамину спальню, поскольку те несколько раз, когда приходилось укладывать ее в постель, я не зажигала света. Единственным украшением комнаты были белые занавески на окнах. На кровати горбом лежало стеганое одеяло в цветочек, словно она накинула его прямо на скомканные простыни. Напротив кровати был комод с зеркалом, с которого свисали дешевые бусы. Обшарпанная столешница была уставлена флаконами духов, там же в беспорядке валялись кольца. Мое внимание привлекла фотография в рамке.
– Даже и не знаю, что надеть, – вздохнула мама.
– Это ведь всего-навсего баскетбольный матч, так что сойдут и джинсы, – посоветовала я, взяв с комода фотографию, чтобы получше разглядеть.
Но это оказалась не фотография, а портрет, сделанный карандашом. Я поднесла рисунок к глазам, чтобы оценить мастерскую работу художника.
– Да, но я надеюсь, что… – Она осеклась и посмотрела на меня.
Я быстро поставила портрет на место. Должно быть, она недовольна, что я трогаю ее вещи.
– Нет, смотри на здоровье, – сказала она.
Тогда я снова взяла портрет и сразу перевела глаза на нее. Это был портрет моей мамы, сделанный явно задолго до того, как тонкие морщинки залегли вокруг глаз и возле рта. На рисунке она смеялась и выглядела совершенно счастливой. И я, глядя на портрет, тоже невольно заулыбалась.
– Ты, наверное, не помнишь этот рисунок, да? – бросила она на меня внимательный взгляд. Я растерянно заморгала, озадаченная вопросом. – Твой отец нарисовал, незадолго до твоего рождения. Когда ты была совсем маленькой, то могла часами смотреть на этот рисунок.
– Правда?
– Дерек и для тебя рисовал разные картинки. Вы обычно сидели за кухонным столом, он спрашивал, какое твое любимое время суток, а потом изображал, например, рассвет или закат. Все стены твоей комнаты были обклеены его рисунками. Неужели не помнишь?
Я упорно смотрела себе под ноги, стараясь припомнить хоть что-то из того, что она говорила. Вспомнила его смех, смутные очертания его лица, но вот, пожалуй, и все. Я нахмурилась и в отчаянии покачала головой.
– Но ты хоть
что-нибудьпомнишь? – осторожно поинтересовалась мама. Увидела мое сконфуженное лицо и тоже смутилась. – Значит, ты ничего… не помнишь… Через что мне пришлось пройти… Почему ты была вынуждена…
Мне трудно было уследить за ходом ее мысли. Она говорила сплошными загадками. Она потрясла головой и уставилась в пустоту. Возможно, вернулась в свое прошлое. Закрыла глаза и судорожно сглотнула, но потом как-то сразу собралась, мгновенно стерев следы печали с лица.
– Может, пообедаем в городе перед матчем? Он ведь в семь, да?
Я так оторопела, что даже не сразу ответила.
– Да, все правильно. Конечно, можно и пообедать. – Я попыталась улыбнуться и не смогла. Меня смущал ее отрешенный взгляд, который она пыталась замаскировать беззаботной улыбкой. И я решила не спрашивать, что, по идее, должна была помнить. По крайней мере, не сегодня. – Мне еще надо успеть сделать уроки, так как завтра мы с Эваном идем в поход. Скажи, когда будешь готова.
– Хорошо, – ответила она и снова принялась складывать вещи в шкаф.
Я закрыла дверь своей комнаты и в глубокой задумчивости села на кровать. Надо же, какое странное выражение появилось у нее на лице, когда она поняла, что я абсолютно ничего не помню! По правде говоря, я никогда особо не задумывалась, почему у меня совершенно не осталось детских воспоминаний. Впрочем, я всегда была твердо нацелена исключительно на будущее и на возможность уехать из Уэслина. Слишком уж долго пришлось бороться за право быть счастливой и жить в безопасности. И этого было вполне достаточно. Но сейчас я действительно хотела вспомнить все. Мне вдруг стало очень важно заполнить белые пятна своего прошлого.
Открыв шкаф, я достала из-под аккуратно сложенных футболок несколько фотографий. Разложила их на кровати и заперла дверь, поскольку не могла предугадать мамину реакцию, если она случайно узнает, что я храню фотографии, которые, по ее мнению, безвозвратно пропали.
