Я делаю то же, что каждый вечер. Помогаю Карен с ужином, сажусь за стол с ней и Джеком, выполняю домашнее задание, читаю книгу. Я стараюсь вести себя безразлично, потому что на самом деле хочу забыть обо всем, но едва забираюсь в постель и выключаю свет, как меня начинают одолевать всякие мысли. Только на этот раз они не разбегаются далеко, потому что меня застопорило на одной-единственной вещи. Почему, черт возьми, он не извинился?
Когда мы с Брекином вернулись из кафе, я немного надеялась, что Холдер будет ждать у моей машины, но его там не было. Подъезжая к дому, я ожидала увидеть его там – готового пасть ниц, просить прощения и хоть отчасти объясниться. Но он не пришел. Я прятала телефон в кармане (поскольку Карен до сих пор не знает о его существовании) и при каждом удобном случае проверяла, но единственная эсэмэска пришла от Сикс, и я до сих пор не прочитала ее.
И вот я лежу в постели, обнимая подушку и ругая себя за нежелание забросать его дом тухлыми яйцами, проколоть шины и влепить пощечину. Знаю, лучше бы мне злиться и беситься, чем испытывать разочарование при мысли о том, что Холдер, который был со мной в выходные… вовсе не Холдер.
Вторник, 4 сентября 2012 года
6 часов 15 минут
Я открываю глаза, но вылезаю из постели, только когда сосчитана семьдесят шестая звезда на потолке. Отбросив одеяло, переодеваюсь для бега. Потом выбираюсь из окна и останавливаюсь в нерешительности.
Он стоит на тротуаре, повернувшись ко мне спиной. Руки его сомкнуты на затылке, и я вижу, как спинные мышцы сокращаются от затрудненного дыхания. Он в середине пути, и я не знаю, ждет ли он меня или просто делает передышку, поэтому стою у окна и дожидаюсь, когда он побежит.
Но он не бежит.
Через пару минут я наконец набираюсь смелости выйти на лужайку. Услышав мои шаги, он оборачивается. Когда мы встречаемся взглядами, я останавливаюсь и пристально смотрю на него. Не сердито, не хмуро и всяко без улыбки. Просто смотрю.
У него в глазах появилось новое выражение, которое можно назвать сожалением. Но он ничего не говорит, то есть не извиняется, а это значит, что сейчас у меня нет времени разбираться с ним. Мне просто надо бежать.
Я прохожу мимо и устремляюсь по тротуару. Пробежав несколько шагов, я слышу, что он следует за мной, но смотрю только вперед. Он не пытается бежать рядом, а я стараюсь не замедлять хода, потому что хочу, чтобы он оставался сзади. В какой-то момент припускаю быстрей и быстрей, почти как на короткой дистанции, но он поспевает за мной и отстает всего на несколько шагов. Когда мы добегаем до отметки, где я обычно поворачиваю назад, я заставляю себя не смотреть на него. Повернувшись, пробегаю мимо и направляюсь к дому. Вторая половина пробежки ничем не отличается от первой.
Мы уже в двух кварталах от дома, и я сержусь на Холдера за то, что пришел, а еще больше за то, что не извинился. Я мчусь еще быстрей, пожалуй, стремительнее, чем когда-либо, а он продолжает по пятам следовать за мной. Это бесит меня еще больше. Когда мы сворачиваем на мою улицу, я увеличиваю скорость и бегу к дому с максимально возможной, но и этого недостаточно, потому что он у меня на хвосте. Колени у меня подгибаются, и я так вымоталась, что с трудом перевожу дух, а до моего окна остается всего двадцать футов.
Я успеваю пробежать десять.
Едва мои кроссовки касаются травы, как я валюсь на четыре точки, пытаясь отдышаться. Никогда прежде, даже после четырехмильных пробежек, я не чувствовала себя такой измотанной. Я перекатываюсь на спину по траве, еще мокрой от росы, и это очень приятно. Глаза у меня закрыты, и я дышу так шумно, что не сразу различаю дыхание Холдера. Оказывается, он на траве рядом со мной. Мы оба лежим, вытянувшись, тяжело дыша, и это напоминает мне о недавнем вечере, когда мы, лежа на моей кровати, приходили в себя после того, что он сделал со мной. Думаю, он тоже вспомнил об этом, потому что чувствую, как он цепляется мизинцем за мой. Только на сей раз я не улыбаюсь, а вздрагиваю.
Я отнимаю руку и перекатываюсь на бок, потом встаю. Прохожу десять футов до моего дома, залезаю в комнату и закрываю за собой окно.
Пятница, 28 сентября 2012 года
12 часов 5 минут
Прошло почти четыре недели. Он больше не пришел бегать со мной и не удосужился извиниться. В классе и кафетерии он не садится рядом. Не шлет мне язвительных эсэмэсок и не появляется в выходные в другой ипостаси. Единственное, что он делает (по крайней мере, я считаю, что это он), – сдирает с моего шкафчика гадкие записки. Они всегда валяются, скомканные, на полу у меня под ногами.
Я продолжаю существовать, и он продолжает существовать, но вместе мы не существуем. Тем не менее независимо от того, с кем я сосуществую, дни проходят один за другим. И каждый новый, который вклинивается между настоящим и тем уик-эндом, подбрасывает мне все больше вопросов, задать которые не позволяет упрямство.
Мне хочется знать, отчего он завелся. Хочу выяснить, с чего он так разбушевался, почему не сдержался. И почему не извинился. Ведь я могла бы дать ему еще один шанс. Он вел себя дико и странно, но если положить на другую чашу весов все его плюсы, то она, конечно, перевесит.
Брекин больше не пытается проанализировать случившееся, и я тоже делаю вид, что меня это не волнует. Но на самом деле волнует, и больше всего достает то, что оно начинает казаться нереальным, словно происходило во сне. Мне хочется спросить себя, а был ли вообще этот уик-энд, или же это мое очередное ложное воспоминание.
В течение целого месяца меня донельзя занимала одна вещь (каким бы жалким это ни казалось): то, что мы так и не поцеловались по-настоящему. Мне безумно хотелось поцеловать его, и теперь, думая, что это может не произойти, я ощущаю в груди страшную пустоту. Легкость, с которой мы общались, то, как он прикасался ко мне, поцелуи, которыми он осыпал мое лицо и волосы, – все это были составные части чего-то очень важного и большого. И пусть мы не целовались, это большое заслуживает от него хоть какого-то признания. Он считает возникшие между нами отношения пустяком, и это меня обижает. Потому что я знаю: он прочувствовал это. Знаю точно. И если он испытывал то же, что я, то и поныне пребывал во власти этих чувств.
Нет, сердце у меня не разбито, и я до сих пор не уронила ни одной слезинки. Да и как ему разбиться, если мне еще только предстоит отдать Холдеру эту свою часть? Но я не такая уж гордая и могу признаться, что мне немного грустно. Знаю, надо набраться терпения, потому что мне он по-настоящему нравится. Так что все у меня хорошо. Немного грустно, и я совсем запуталась, но это не беда.
* * *
– Что это? – спрашиваю я Брекина, глядя на стол.
Он только что поставил передо мной коробочку. Очень мило обернутую.
– Всего лишь небольшое напоминание.
Я вопросительно смотрю на него:
– О чем?
Он со смехом придвигает ее ближе ко мне:
