Часть I. Старуха умерла!
День первый
Анна
Аня отворила ободранную, держащуюся на одной ржавой петле
дверь. Вошла в знакомый подъезд с вечно протекающей батареей, расписанными
матерными словами стенами, заплеванным бетонным полом. Поднялась по плохо
освещенной лестнице на четвертый этаж. Остановилась у обитой коричневым
дерматином двери. Позвонила. И стала ждать, когда за дверью послышатся тихие
шаркающие шаги. Хотя бабуся плохо ходила и была глуховатой, открывала она почти
сразу же – не иначе, сидела в прихожей на табуреточке и ждала свою Анюту.
Но на сей раз Аня знакомых шагов не услышала. За дверью
вообще стояла гробовая тишина. Странно! Даже если бабуся сидит не в прихожей, а
в комнате, она должна хотя бы крикнуть, как кричит всегда: «Иду, иду, девочка!»
И радио молчит. Обычно бабуся слушает радио, она, может, и телевизор посмотрела
бы, да нет его в бедной старухиной квартире. В ней вообще нет ничего, кроме
допотопной мебели и старого дребезжащего холодильника. Ни телевизора, ни
телефона, ни даже плиты – бабуся греет свой скудный обед на примусе. И
родственников у старушки нет. Есть только Аня, работница собеса. Девушка,
помогающая за мизерную плату одиноким старикам.
Аня устало привалилась к стене, опустила тяжелую сумку с
провизией на пол. Как же она вымоталась! Сначала в собес за авансом (семьсот
рублей – живи, как хочешь!), потом на рынок за продуктами (у старух на харчи из
супермаркетов пенсии не хватает), следом на почту: одна из подопечных
выписывает какую-то коммунистическую газету, а из ящика ее постоянно воруют –
кому-то, видно, нечем зад подтереть. После обеда по бабкам пошла: у коммунистки
была – газету отдала; у кошатницы – кильку кошкам принесла; у скандалистки –
достала ей брошюру «Права потребителя», чтобы впредь скандалила
аргументированно.
К ужину до своей любимой бабуси добралась, до Элеоноры
Георгиевны.
Да, Элеонору (бабу Лину) Аня любила. Она была единственной
из подопечных, кто ее не раздражал. Остальные склочные, капризные, желчные,
жадные – каждую копейку считают и норовят тебя в краже этой копейки обвинить. А
бабуся Лина добрая, ласковая, приветливая и гостеприимная. Почему, интересно,
такая милая женщина осталась одинокой? Ни мужа, ни детей, ни внуков. Даже
помочь некому…
Аня позвонила еще раз, уже настойчивее. Уж не случилось ли
что с бабусей? Все же старый человек, как-никак восемьдесят шестой год пошел. К
тому же больные ноги, сахарный диабет и шумы в сердце. А если плохо старушке
стало, что делать? «Скорую» даже вызвать неоткуда. Соседи, жлобы опойные, свои
телефоны давно на барахолке загнали, а единственная приличная бабка,
проживающая в подъезде, чужим дверь не открывает, хотя Аню сто раз видела и
знает, к кому она ходит.
«Жаль, что нет сотового телефона, – подумала Анна. –
Как бы сейчас пригодился!» Но такую роскошь, как мобильник, она себе позволить
не могла… А собственно, что лукавить? Она себе не могла позволить даже нового
пальто, сапог или шапки. То, что на ней сейчас (драповая хламида с мутоновым
воротником, дерматиновые боты, мохеровый берет), куплено в комиссионке три года
назад. Одяжка из коммуналки – вот кто такая Анна Железнова. Рвань. Срань. И
дрянь. По-другому ее и не называли. Ни мать, покойница, ни одноклассники, ни
соседи, ни случайные знакомые, ни она сама… Только бабуся величала ее
«девочка», «милая», «красавица»… А ведь Анна и на самом деле почти девочка –
только двадцать три стукнуло, почти милая – никому за свою жизнь ничего плохого
не сделала, почти красавица – если причесать, приодеть да еще дать отоспаться…
Ух, какой бы Анна красавицей стала!
…Сумка с продуктами, до сего момента спокойно стоявшая на
полу, накренилась – это большая банка сгущенки (любимое бабусино лакомство)
упала набок и, начиная вываливаться, потянула за собой всю котомку. Аня наклонилась,
чтобы ее перехватить, да так и застыла в полупоклоне…
Дверь оказалась не запертой!
В голове тут же пронеслось – такого не может быть! Бабуся
всегда запирает дверь. Всегда! Причем на три запора: на ключ, цепочку и
щеколду. Аня даже считала это манией. Ну зачем, спрашивается, так
баррикадироваться, если самое ценное, что есть в квартире, это холодильник
«Днепр» 1970 года выпуска?
Но сегодня дверь была не заперта. Более того, она была чуть
приоткрыта. Совсем немного, Аня этого сначала и не заметила, но теперь,
прислонившись лицом к дерматиновой обивке, она увидела щель. Из нее пробивалась
узкая полоска света и слабый запах бабусиной квартиры. Аня очень хорошо помнила
его, потому что он, этот запах, был неповторим. Дома других старух пахли либо
пылью, либо сыростью, либо хлоркой, либо кошачьей мочой. И только Линина
квартира была пропитана неожиданно-прекрасными запахами: дорогой кожи, элитных
сигар, терпкого вина и еще чего-то неуловимого… И как ни пыталась Анна
уговорить себя, что ей это только чудится, ничего не получалось – она была
уверена, что именно так пахнет во дворцах.
Бабусина халупа источала аромат роскоши!
Аня присела на корточки, сунула указательный палец в щель и
немного приоткрыла дверь. Света стало больше. Зато запах исчез, будто выветрился.
Через образовавшуюся щель Аня смогла разглядеть узкую,
устланную домотканой дорожкой прихожую: одностворчатый шкафчик в углу, тут же
ящик для обуви, рядом тот самый табурет, на котором бабуся любила сидеть,
поджидая свою Анечку, на стене мутное зеркало, и дверь в самом конце коридора,
которая вела в шестиметровую кухоньку… Вот у этой самой двери Аня и увидела
бабусю…
Она лежала на полу. Спиной к прихожей. Ее худенькие плечи,
обтянутые вязаной шалью, были приподняты, словно она пожимала ими. Голова низко
опущена на грудь, виднелся только седенький пучок на затылке. Ноги в коротких
валеночках (у нее всегда мерзли ноги!) поджаты под себя.
– Бабуся, – шепотом позвала Аня и бухнулась на
колени. – Бабусечка…
Элеонора Георгиевна не пошевелилась.
Аня, не вставая с колен, на четвереньках поползла к лежащей
на дощатом полу бабусе. Расстояние до нее было небольшим, метра три, но у Анны
все никак не получалось его преодолеть. Ей казалось, что ползет она очень
быстро, так быстро, что штаны на коленях должны изорваться вдрызг, но добраться
до разнесчастной кухонной двери у нее все не получалось…
Наконец она приблизилась к сухонькому телу и смогла
дотянуться до острого бабусиного плеча. Аня обхватила его ледяными пальцами,
потрясла, потянула на себя…
– Бабусечка, вставай, простудишься, – зашептала
Аня, приблизив губы к прикрытому седыми прядями Лининому уху. – Вставай
же…
И она резко дернула бабусю на себя.
Тело старушки перевернулось и с глухим стуком шмякнулось на
спину.
Аня отпрянула. Она увидела пустые бабусины глаза, скрюченные
пальцы, перекошенный рот. Глаза, пальцы и рот мертвого человека.
