День четвертый
Ева
Ева влетела в кабинет адвоката, когда все были в сборе. Что
ж, именно этого она и хотела – так приятно осознавать, что тебя ждут сразу
несколько человек!
– Я не опоздала? – холодно спросила она, оглядывая
присутствующих.
– Опоздали, – сухо ответил какой-то незнакомый
красавчик в отличном костюме от «Армани». – Ждем только вас.
– А вы, собственно, кто?
– Я, собственно, адвокат Моисеев. Петр
Алексеевич. – Он указал Еве на кресло. – Прошу садиться.
«Ну ни фига себе! – мысленно поразилась Ева. –
Какие нынче адвокаты пошли хорошенькие! Такого бы на обложку журнала, а не в
зал суда. Одни глаза чего стоят, не говоря уже о фигуре… – Она окинула
парня с головы до ног. – Интересно, а без одежды он так же хорош?»
– Садитесь, пожалуйста, – повторил свою просьбу
душка-адвокат и вновь указал на кресло.
Ева криво улыбнулась, небрежно скинула с плеч свое
шиншилловое манто, бросила его на спинку кресла и грациозно села, стараясь
закинуть ногу на ногу таким образом, чтобы милашке-юристу хорошо было видно ее
бедро. Приняв удобное положение, Ева огляделась по сторонам.
В полуметре от нее сидел Дусик, такой же бледный и помятый,
как и позавчера, но зато при параде – в кожаном костюме и в жабо. Чуть дальше
на диване, выпятив свой жирный живот, развалился ее папашка. За те годы, что
она его не видела, он набрал килограмм пятьдесят, но при этом похорошел, стал
благороднее (большие бабки, как известно, облагораживают внешность) и
преступником, коим он являлся, совсем не выглядел. На соседнем с диваном кресле
примостилась старая беда Лизавета Петровна Голицына, распространяя вокруг себя
запах тухлых духов и нафталина. Эта на кой черт притащилась – неясно,
родственницей она не была, близким человеком тем более: Ева помнила, как бабка
чихвостила свою старинную приятельницу, обзывая ее голозадой выскочкой и старой
пердушкой…
А это что за чудо-юдо? Ева даже сдавленно хохотнула,
разглядев еще одного персонажа – зачуханную девицу в каком-то тряпье, что
застыла в позе провинившейся школьницы на стульчике рядом с дверью. Ева и не
предполагала, что в столице еще есть люди, которые носят такие пальто. И ладно
бы старуха какая-нибудь, той лишь бы не замерзнуть, но чтоб молодая девка… А
сапоги! Боже, они же из обивочного дерматина…
Пока Ева разглядывала прикид незнакомки, душка-адвокат
достал из стола кожаную папку, вынул из нее несколько листов, аккуратно положил
их перед собой и хорошо поставленным голосом начал читать:
– «Я, Новицкая Элеонора Георгиевна, находясь в здравом
уме и твердой памяти…»
– Эй, погодите, – оборвал его Эдуард
Петрович. – Мы что, без Ленки начнем?
– Без какой Ленки? – тут же встрял Дусик.
– Без Елены Бергман, моей сестры.
– Елена Бергман твоя сестра? – не поверил он.
– И твоя тетя.
– Та самая? Из телевизора? Ну ни фига себе! –
Дусик обернулся к Еве и возбужденно воскликнул: – Однако в нашей семье не один
я в звезды выбился! Прикинь, да?
– Так что там с Еленой? – проигнорировав вопли
сына, поинтересовался Эдуард Петрович.
– Она не придет, – ответил адвокат. – Так
что…
– А Сергей? – не отставал папашка.
– Сергей Отрадов обещал прийти, но что-то
задерживается, а так как Элеонора Георгиевна его в завещании не упомянула, то
мы его не ждем…
Не успел Петр закончить фразу, как дверь отворилась, и на
пороге кабинета показался высокий статный старик с копной седых волнистых волос
и полными, совсем молодыми губами.
– Я опоздал, – сказал он, просачиваясь в
кабинет, – извините…
– Ничего страшного, – заверил его адвокат, –
я еще не начал…
Старик кивнул, быстро разоблачился, пристроив свое
поношенное пальто на вешалку, и притулился на стул рядом с неизвестной одяжкой.
Как только он устроился, адвокат начал зачитывать завещание по новой:
– «Итак, находясь в здравом уме и твердой памяти, я,
Элеонора Георгиевна Новицкая, завещаю… Моему дорогому сыну Эдуарду, с которым я
поступила несправедливо и у которого я искренне прошу прощения, я завещаю книгу
„Декамерон“, коей он зачитывался в детстве и которую я запрещала ему читать по
причине ее дурного содержания. Теперь можно, читай, сынок, на здоровье! Моей
дочери Елене, которой я, как она думает, разбила жизнь, я завещаю свои наручные
часики, она очень любила их примерять, будучи девочкой. Они и сейчас как новые,
только их надо починить. Храни их, доченька, да не поминай лихом… Дорогой
внучке Ефросинье…»
Адвокат на мгновение оторвался от завещания и немного
растерянно посмотрел на Еву:
– Ефросинья – это вы?
Ева фыркнула и нетерпеливо дернула подбородком, давая
понять, что не стоит заострять внимание на такой глупости.
– Итак, «…внучке Ефросинье я завещаю свою коллекцию конфетных
фантиков, я бы ей завещала нашу арбатскую квартиру, да уже ни к чему, Фросенька
и без завещания ее у меня отобрала… Внуку своему Денису, которого я по
горячности своей лишила крова, завещаю зонтик-трость, оставшуюся от его деда,
чтобы впредь была у него хоть какая-то крыша над головой… Дорогой подружке
Голицыной Елизавете я оставляю в наследство пачку любовных посланий, которые ее
муж писал мне на протяжении всей жизни и которые я хранила специально для того,
чтобы было что даровать Веточке после своей смерти. – Петр перевернул
страницу и продолжил, предварительно хлебнув из стакана минералки: –
…Оставшееся же добро, а именно однокомнатную квартиру со всем имуществом, как
то: холодильник, шкаф, электроплитка (полный список прилагается), а также кирпичный
сарай, находящийся во дворе дома, и земельный участок в шесть соток,
расположенный на территории садового кооператива „Усадьба“ с имеющимися на нем
постройками (сараем для инвентаря и собачьей будкой), я завещаю… Железновой
Анне Вячеславовне. Единственному человеку, который любил меня такой, какая я
есть».
Дусик
Дусик не мог поверить своим ушам. Ему ничего не досталось!
Как же так?! Ведь он ее внук, причем единственный! Ладно, она ни черта не
оставила Еве, этой не за что, но ему? Ему она просто обязана была оставить
что-то… Тем более, ему так нужны деньги! Да, они ему просто необходимы, чтобы
продолжить запись альбома, потому что больше разжиться бабками ему негде. Его
продюсер, старый развратный козел, на самом деле завел себе нового любовника и,
в чем Дусик смог убедиться лично, жутко красивого, а главное кошмарно молодого,
так что скоро певцу Денису дадут пинком под зад, а его место на звездном
небосклоне займет хорошенький казах с труднопроизносимым именем…
Дусик зажмурился, стараясь унять волнение, но тут со своего
кресла вскочила Фроська и начала так громко блажить, что ни о каком успокоении
речи быть не могло.
