Бабуся умерла!
Не может быть! Почему? Как же теперь она будет жить без
своей бабуси? Кто, кроме бабки Лины, назовет ее «девочкой»? Кто угостит вареной
сгущенкой? Кто расспросит, пожалеет, посоветует?
Аня заскулила, неумело гладя старушку по мягким, как пух,
волосам, по сухоньким плечикам, по морщинистым рукам. Она склонилась над ее
бледным лбом, чтобы поцеловать на прощание, как вдруг замерла… Она увидела нож,
торчащий в плоской, почти девичьей, груди Элеоноры. Нож? Аня не верила своим
глазам. Что может делать холодное оружие в груди безобидной старухи? И ладно бы
ширпотребовский кухонный нож или самопальный тесак, но тот, что торчал в
бабусиной груди, был совсем другой породы. Аристократ! Красавец! Произведение
искусства! Элегантная рукоятка из желтого металла, выполненная в форме обвитого
змеей дерева. Крона (навершие ножа) облита зеленой эмалью, тело змеи так
искусно обработано алмазом, что каждая чешуйка сверкает, а ее преувеличенно
большие глаза переливаются драгоценным блеском – каждый из них был не чем иным,
как драгоценным камнем, наверное, изумрудом. Единственное, что портило красоту
кинжала, так это кровь, капли которой попали на сверкающее тело змеи…
Значит, бабуся не умерла – ее убили! Аня истерично
всхлипнула и резко отползла от тела. Убили! Безобидную старую женщину зарезали
антикварным кинжалом! Такого не бывает!
Аня все пятилась, быстро перебирая ногами, и никак не могла
оторвать взгляда от загадочно сверкающего змеиного глаза, будто парящего над
трупом старой женщины. Наконец она ткнулась спиной во входную дверь. Добралась!
Теперь бежать отсюда. Скорее! Аня начала медленно подниматься с колен, она
почти разогнула ноги, она даже смогла вцепиться в ручку двери, не успела только
покинуть квартиру, потому что в тот миг, когда она собралась это сделать,
тишину разорвал пронзительный телефонный звонок.
Сердце Ани содрогнулось и ухнуло в пропасть. Не может быть!
Этого не может быть! В квартире нет телефона! Но откуда тогда этот трезвон?
Слишком громкий, чтобы раздаваться из другой квартиры. И слишком настойчивый,
чтобы его проигнорировать… Как загипнотизированная, Аня пошла на звук, делая
осторожные шаги в сторону комнаты.
Телефон стоял на тумбочке, что в самом углу спальни. Такой
же старый, как все здесь: как мебель, ковры, книги. Дряхлый телефон на дряхлой
тумбочке. Только раньше его не было. Или был, но бабуся его прятала. Вопрос –
зачем?
Дрожащей рукой Аня подняла трубку.
– Алло, – хрипло произнесла она. – Алло.
– Элеонора Георгиевна? – прошелестел кто-то на
другом конце провода – не ясно, мужчина или женщина.
– Нет.
– А можно ее? – вкрадчиво попросил голос.
– Нет.
– Почему?
– Она умерла, – выдохнула в трубку Аня, после чего
рухнула на пол, потеряв сознание.
Ева
Ева припарковала свой огромный черный джип у самого
подъезда. Она всегда так делала, ей было плевать на то, что ее внедорожник
перекрывает проезд другим машинам, пусть где хотят, там и проезжают, а она не
намерена пачкать свои роскошные сапожки от «Гуччи» в грязи.
Она выбралась из автомобиля, включила сигнализацию и, прежде
чем войти в подъезд, привычным жестом погладила хромированный бок своего джипа.
Ева его обожала. Пусть ей все твердили, что эта махина не для нее, что такой
элегантной утонченной даме больше подойдет «БМВ», «Порше», «Ягуар», «Лексус»,
но она считала, была на сто процентов уверена, что мощный черный «Рендж Ровер»
именно ее автомобиль. А все эти «Порши» и «Ягуары» для глупых блондинистых
сучек, скороспелых жен нуворишей, что ни черта не понимают в жизни. Ева и сама
была блондинистой сучкой (пардон, сукой, отпетой сукой), но далеко не глупой. С
такими мозгами, как у нее, можно было поступить в престижный институт, защитить
диссертацию, сделать карьеру, но Ева не собиралась тратить свою молодость на
такие глупости… Она и без аспирантур знала, как добиться успеха в жизни.
Главное – не расслабляться: не показывать своих страхов,
опасений, слабостей, еще надо уметь врать, изворачиваться, бить по больному, не
брезговать подлостью и всегда быть красивой. Все! Больше умной женщине никакие
навыки не нужны, кроме, пожалуй, досконального владения техникой секса…
Вот чем-чем, а этой техникой она владела в совершенстве. Она
знала, как раззадорить, соблазнить, ублажить. Еще знала, как вытрясти из
раззадоренного, соблазненного, ублаженного большие бабки. Все, чем она владела,
за исключением квартиры, доставшейся ей от бабки, все это – брюлики, гардероб,
машина, техника, новый бюст – ей подарили ее козлики (только так она называла
своих любовников). Мужики Еву боготворили. За магнетизм, сексуальность,
раскрепощенность, за стиль, красоту, стервозность, наконец. Но особенно,
конечно, за красоту. Ева была не просто хороша собой – она была прекрасна… Как
скандинавская богиня. Высокая, длинноногая, с копной платиновых волос и
васильковыми глазами, она неизменно вызывала восхищение. У нее было много
романов, каждый из которых приносил ей немалую выгоду, но ни один роман не
закончился свадьбой. И не потому, что ей не предлагали выйти замуж, отнюдь…
Просто Ева терпеть не могла условности, ненавидела ограничения и, что греха
таить, презирала мужчин. К женщинам она, впрочем, тоже особой симпатии не
питала, но разговор не об этом…
Зачем нужен брак? – недоумевала она. – На кой
черт? Чтобы какой-то козел посадил тебя в клетку, пусть и золотую, и требовал
бы послушания, верности, уюта в доме и отчета обо всех тратах? Нет, Еву такая
жизнь не привлекала…
Ей тридцать один. Хороший возраст, самый лучший: еще ничего
не висит, не морщится, не седеет, не выпадает, но уже пожила, уже личность. И
капиталец нажит не слабый. Еще пару годков – и можно будет послать всех этих
разновозрастных богатых козлов к чертовой матери, открыть свое дело и зажить
припеваючи, снимая себе на субботние вечера юных кобельков…
Ева вошла в подъезд, поигрывая ключами, прошествовала к
лифту. Мимо нее, привычно бурча ругательства, просеменила соседка – генеральша
Астахова, старая грымза, единственная оставшаяся из прежних жильцов. Остальных
всех расселили ушлые бизнесмены, возжелавшие жить в центре, выкупив у отставных
вояк их обветшалые хоромы. Из старой гвардии только Астахова осталась да Ева,
генеральская внучка.
– Проститутка чертова… Опять свою тачку посередь дороги
поставила, – прокаркала Астахова, выглядывая на улицу. – Сколько ж
можно повторять…
– Иди в жопу, старая карга, – весело сказала Ева,
заходя в лифт.
Еву забавляла старухина ненависть и это ее вечное
ругательство «проститутка чертова», будто сейчас кого-то этими словами обидишь.
Тем более проституткой Ева не была никогда. Профессиональная любовница – вот
как она себя называла. Любовница! А не какая-то там шалава, пусть и
высокооплачиваемая…
Лифт поднял Еву на второй этаж. Она вышла на чистенькую,
вылизанную приходящей уборщицей лестничную клетку, подошла к двери своей
квартиры, отперла ее и вошла, с удовольствием вдыхая привычный запах отчего
дома. Как же давно она здесь не была! Целых три дня… Да, Ева тосковала по своей
милой квартирке, как другие тоскуют по родителям, детям, мужьям, и совсем не
могла спать вне своей спальни, поэтому она редко оставалась у любовников больше
чем на сутки. В этот раз пришлось сделать исключение. Уж больно козлик был
щедр… И шубку из шиншиллы подарил, и сумочку «Луи Виттон», и сережки с
изумрудами – их, правда, придется вернуть в магазин, потому что изумруды Ева
терпеть не могла, но это, в конце концов, мелочи…
