И вот наконец Аня дома! Живая и здоровая – грабители, как
видно, разучились читать надписи на лбах! А какая красивая! Какая нарядная!
Вещи с иголочки, модные, стильные, дорогие, и так хорошо сидят! Да что там –
роскошно сидят! Теперь она выглядит не хуже этой злючки Фроси…
Но хватит самолюбования, пора заняться делом, тем более что
планы у нее на день были грандиозными. Сначала попить чая, вскипятив воду в новом
«филлипсе», потом пожарить котлет на «тефале», затем разобрать (понюхать,
пощупать, примерить) новые вещи и, наконец, позвонить с нового телефона
кому-нибудь… Кому звонить, Аня еще не решила, но выбор у нее был, как-никак две
визитки уже имелось…
Но грандиозным планам не суждено было реализоваться, потому
что в тот момент, когда Аня начала распаковывать чайник, в ее дверь кто-то
позвонил.
Испустив стон отчаяния, Анюта поплелась открывать.
– Кто там? – настороженно прислушавшись к звукам
за дверью, спросила она.
– Анечка, деточка, открой, это я, Лизавета Петровна…
«Этого еще не хватало!» – сердито подумала Аня, а вслух
произнесла:
– Сейчас, только форточки закрою, я знаю, что вы
боитесь сквозняков…
Последний слог в слове «сквозняков» она прокричала уже из
комнаты – надо было спешно запрятать обновки в шкаф. От греха подальше!
Затолкав сумки под кровать (в шкафу места оказалось
недостаточно), Аня вернулась в прихожую. Открыла дверь.
Старуха Голицына, разряженная в свою лучшую шубу – траченную
молью норку, вплыла в прихожую, на ее сухом лице блуждала приторно-ласковая
улыбка.
– Мне Петр Алексеевич сказал, что ты переехала… Вот я и
решила нанести визит вежливости…
– Проходите, – так же фальшиво улыбнулась
Аня. – В кухню. Я вас чаем напою.
Старуха царственно кивнула и, приостановившись у зеркала,
дабы поправить кокетливо сдвинутую на одно ухо шляпку, прошла в кухню. Аня,
понурив голову, поплелась следом.
– Не испить ли нам чаю? – церемонно спросила
Лизавета, угнездившись на любимом Анином табурете (том самом, у холодильника). –
Я вот шоколадку привезла, чтобы, так сказать, не с пустыми руками…
Аня удивленно воззрилась на вынутую из кармана плитку – она
ни разу не видела, чтобы Голицына приехала в гости с гостинцем. Должно быть,
хитрющая старушенция что-то задумала… Но раздумывать об этом Ане было некогда –
нужно было спешно вскипятить воду (раньше начнут чаепитие – раньше закончат).
Когда она ставила на плиту промятый по бокам эмалированный чайник, в голове
мелькнула мысль, – эх, как бы сейчас «филлипс» пригодился! – которая
тут же была изгнана из сознания прочь.
Когда чайник был водружен на плиту, Аня села за стол. Но тут
вспомнила, что чай пить не из чего – стаканы она по Стасову совету выкинула, а
только что купленные керамические кружки еще лежат в сумке. Поэтому пришлось
извиняться перед старухой, возвращаться в комнату, выуживать из-под кровати
котомки, искать в них завернутую в мягкую бумагу посуду, спешно ее протирать и
снова возвращаться на кухню.
– Какие миленькие кружки, – промурлыкала Вета,
придвигая к себе красную в белый горох посудину. – Конечно, это не то, из
чего мы, аристократы, привыкли пить чай… В нашей семье, знаете ли, всегда было
принято пользоваться фарфором, даже если мы просто перекусывали… Но сейчас все
по-другому…
Аня про себя фыркнула, типа, знаем мы, какие вы аристократы,
но ничем не выдала своего веселого недоумения, напротив, вежливо улыбнулась и
кивнула головой.
– Это Линочкины кружки? – не отставала от Ани
Лизавета.
– Нет, мои.
– Я так и думала – у Линочки никогда не было такой
кричащей… то есть я хотела сказать – яркой посуды… И вообще она любила пить чай
из обычных стаканов… Я ее еще за это ругала. Что ты, говорю, как в поезде?
Гремишь стекляшками о подстаканники, вульгарно это… – После этой фразы
старуха как-то подобралась, сосредоточилась, посерьезнела и вкрадчиво спросила:
– У нее алюминиевые подстаканники были, ты их не видела?
– Видела, – осторожно сказала Аня, – а что?
– Хотела попросить у тебя… – На ее лицо вернулась
приторная улыбка. – В память о дорогой подружке… Подари их мне, а? Все
равно они бросовые, копейки стоят, тебе ни к чему, а мне память…
Аня чуть не задохнулась от возмущения. Вот старая нахалка!
Судя по алчному блеску глаз, она прекрасно знает, что бросовые подстаканники
сделаны из чистого серебра, знает и мудрит, потому что решила обдурить глупую
девчонку. И обдурила бы, если бы Аня не взялась вчера подстаканники чистить…
– Ну так как, Анечка? – нетерпеливо вопрошала
Вета. – Подаришь бабушке сувенирчик? Линочка была бы рада, мы с ней как
сестры были, честное слово, как сестры…
– Боюсь, что не получится, – развела руками Аня.
– Тебе жалко алюминиевых безделушек? – окрысилась
старуха.
– Не жалко, просто…
– Ты все равно их выкинешь! Я знаю, как вы, молодые,
презираете все, что было для нас дорого…
– Уже.
– Что «уже»?
– Уже выкинула.
– Как? – ошалела Вета.
– Просто. Сложила в полиэтиленовый мешок и бросила в
мусорный бак. Вместе с прочей дребеденью… – с тайным злорадством врала
Аня. – А что?
– Да как ты… Как? – старуха не находила
слов. – Разве можно?.. Выбрасывать-то… Как же так?..
– Так копеечные же, не жалко! – невинно улыбнулась
Аня. – Но вы не расстраивайтесь, я могу в память о Элеоноре Георгиевне вам
подарить что-нибудь другое… Например, вот эту сахарницу. – И она достала
из ящика ту самую плошку, на дне которой красовалась цена «3-50». – Она
самая красивая, я ее оставила… Берите…
– Нет, спасибо, – пролепетала Лизавета Петровна,
вяло отмахиваясь от памятного презента.
– Тогда чайку.
– Да, чайку…
– Или кофе.
– Или кофе…
– А вам можно?
– Не знаю… – совсем сникла она, вероятно, утрата
бросовых подстаканников ранила ее в самое сердце.
– Лизавета Петровна, вам нехорошо? – всерьез
обеспокоилась Аня.
– Нет, все в порядке… Просто устала… – Она
медленно поднялась с табурета. – Я, пожалуй, пойду…
– Вас проводить?
– Не надо, деточка… Я сама… Ты, кстати, когда
подстаканнички выкинула? Недавно?
– Вчера.
– Вчера, – с тоской повторила Голицына и, горестно
вздохнув, вышла в прихожую.
Спустя каких-то пару минут Аня осталась в квартире одна.
Наконец-то! Теперь можно спокойно разобрать вещи…
Но не тут-то было! Как только Аня выволокла сумки из-под
кровати, в дверь опять позвонили.
