– И где же они спрятаны?
– В ее квартире, скорее всего.
– Вы же говорили, что она съезжала от вас
налегке, – с иронией заметил Петр.
– Она могла передать их своей заклятой подружке
Голицыной, та их до поры припрятала, а потом…
– Быть может, они и теперь у Лизаветы Петровны? –
со смутным беспокойством спросил Петр.
– Вряд ли… Вете она не очень доверяла, поэтому я
сомневаюсь, что бабка сделала старуху Голицыну пожизненным сторожем своих
сокровищ, скорее курьером… А впрочем… – Евины глаза алчно
сверкнули. – Впрочем, все может быть… Хм… А не наведаться ли мне к
достопочтенной Елизавете Петровне в гости, а Петр?
Петр очень внимательно посмотрел в лицо девушки, пытаясь
понять, играет она или на самом деле не знает, что достопочтенная Елизавета
Петровна уже несколько часов как мертва. Осмотр результатов не дал: на
безупречно красивом лице Евы не отражалось ничего, даже алчный огонек в глазах
погас, уступив место спокойному голубому мерцанию.
– Наведайтесь, – проговорил наконец Петр. –
Думаю, узнаете много интересного…
– Считаете, сокровища у Голицыной? – встрепенулась
Ева.
– Считаю, что их не существует…
– Они существуют, – уверенно сказала она.
– Ева, попытайтесь мыслить логически…
– При чем тут логика?
– Да если бы Элеонора Георгиевна владела сокровищами,
она завещала бы их, как остальное свое имущество, Анне Железновой, что гораздо
проще и, наконец, безопаснее… Логично?
– Логично, но не умно. Потому что в этом случае
наследнице пришлось бы заплатить налог государству.
– И что?
Ева неожиданно рассмеялась и игриво стукнула Петра своей
узкой ладошкой по плечу.
– Какой вы, право, наивный. Кому ж охота отстегивать
государству кровные денежки?
Петр не нашелся что ей возразить, поэтому промолчал, а Ева
тем временем продолжала:
– Тут еще надо знать бабку. Она ненавидела наше
государство. Россию, родину свою, любила, а Советское государство – нет. Даже
когда СССР развалился, она продолжала ненавидеть СНГ. Как она любила говорить,
пока не сдохнет последний коммуняка, для меня Российского государства не
существует… – Ева усмехнулась. – Бабка была непримиримой
антисоветчицей! Идейной контрреволюционеркой и мелкой вредительницей…
– Как так?
– Ни дня не работала, чтобы государство на ней не
наживалось, при этом пользовалась всевозможными льготами, то как вдова
генерала, то как наша опекунша, и считала это мелкой пакостью ненавистным
коммунякам.
– Элеонора Георгиевна была оригинальным
человеком, – с улыбкой заметил Петр.
– Это точно, – подтвердила Ева. – Например,
она обожала всякие тайны. Шарады, загадки, головоломки. Но не журнальные, а
жизненные. И это вторая причина, по которой она не завещала драгоценности Анне
Железновой.
– Не понял…
– Вам известно, что бабкина мать, княгиня Шаховская,
уберегла от красных фамильное добро?
– Эдуард Петрович что-то рассказывал, – все еще не
понимая, к чему она клонит, сказал Петр.
– Она спрятала мешок с драгоценностями в фамильном
склепе, когда семья Анненковых, к коей она, собственно, принадлежала по
рождению, покидала Москву. О местонахождении этого клада она указала в
малюсенькой записке, которую сунула в медальон на груди своей годовалой дочери,
там было потайное отделение…
– Насколько я понял, вашу прабабку убили пьяные
красноармейцы?
– Да, но они пощадили грудного ребенка. Девочка выжила,
выросла, повзрослела. А в двадцать пять лет случайно обнаружила в своем
медальоне, который она никогда не снимала, записку.
– И нашла фамильные сокровища?
– Представьте себе. Несмотря на то что в склеп
регулярно наведывались мародеры, сокровища уцелели. Потому что княгиня
Шаховская самолично зарыла их под гробом деда так глубоко, что даже
стервятники-грабители не докопались.
– К чему вы клоните, я не понимаю?
– Я клоню к тому, что бабка рассказывала эту историю с
сокровищами тысячу раз, неизменно пуская слезу на последнем предложении, а
заканчивала свое повествование одним и тем же постскриптумом: «Я бы поступила
точно так же…»
– То есть она собиралась зарыть драгоценности в могиле
одного из своих родственников? – не поверил Петр.
– Просто спрятать. А указание, как их искать, оставить
в виде шифра… Ей казалось это захватывающим, интересным… Глупость несусветная,
вы не находите?! – воскликнула Ева.
– Я нахожу это плагиатом, – с улыбкой парировал
Петр: с каждым новым фактом он больше и больше убеждался в том, что Элеонора
Георгиевна просто издевалась над внучкой, придумывая таинственные истории,
потому что все они очень по-книжному звучали. – У Конан Дойля был такой
рассказ! Не помню названия, но там потомок какого-то аристократа так же искал
сокровища по шифру. Пятьсот шагов на север, триста на восток, и когда тень от
старого дуба перекрестится с тенью чего-то еще, в этом месте он и найдет
сокровища… Это я порю отсебятину, дословно не помню, так как читал о
приключениях Шерлока Холмса в младшие школьные годы…
– Ну и как? Нашел потомок сокровища?
– Нашел, предварительно убив одного из своих
родственников, – припомнил Петр. – Надеюсь, вы не будете брать с него
пример?
– Вы же сами сказали, один мертвый родственник не решит
проблему, – весело ответила Ева. – Так что я пойду дальше и прикончу
четверых…
Петр осуждающе нахмурился, он не любил таких циничных шуток.
Особенно если их исторгал хорошенький женский ротик: звучало противоестественно.
– Вы узнали все, что хотели? – спросил он после
затяжной паузы.
– Все.
– Тогда будем прощаться.
– Вы меня заморозили чуть ли не до смерти, – шутя
упрекнула его Ева.
– Извините, – буркнул Петр, делая шаг в сторону
крыльца.
– Это все, что вы можете сказать?
– Еще могу пожелать спокойной ночи…
Ева сокрушенно покачала головой, как будто ждала от него
совсем других слов. Петр сделал вид, что не заметил ее разочарования, на этом и
распрощались: она направилась к своему джипу, он к крыльцу. Минутой позже Петр
услышал, как заурчал мотор внедорожника.
Когда шум двигателя растаял в ночной тишине, Петр вошел в
здание своей конторы, предварительно разбудив настойчивым стуком прикорнувшего
за стойкой охранника. Часы в холле показывали половину двенадцатого, это
означало, что ночевать придется на узком кабинетном диванчике, так как времени
на возвращение домой уже не осталось: пока поработает, пока доедет, пока
уляжется – уже и вставать пора.
