– Я же не требовал показать мне документы, я лишь прошу
познакомить меня с Полиной Анатольевной…
– Я ничего не понимаю, – устало выдохнула Ольга
Петровна.
– Что тут непонятного? – впервые подала голос
Аня. – Петр Алексеевич всего лишь хочет с ней поговорить: расспросить, как
ее кормят, как к ней относятся, чем лечат…
– Расспросить? – несказанно удивилась
женщина. – Но она не сможет вам ответить…
– Она глухонемая?
– Нет, но она не говорит… Только издает некоторые
звуки…
– А написать она сможет?
– Боюсь, что нет… Понимаете ли… – Ольга Петровна
казалась сильно обескураженной, даже ее брови перестали выгибаться дугой, а
сошлись на переносице. – А впрочем… Пойдемте, сами все увидите…
Она провела их по длинному коридору, уставленному
инвалидными креслами, каталками, костылями, к лестнице, ведущей на второй этаж.
– Неходячие у нас внизу, – пояснила женщина,
первой ступив на устланную ковровой дорожкой лестницу, – остальные повыше.
Полина как раз на втором живет…
«Значит, не ДЦП! И не безногая! – мелькнула мысль в
Аниной голове. – Но не говорит и не пишет? Что же с ней, черт возьми?
Болезнь Паркинсона, как у Мухаммеда Али? Но он говорит, плохо, неразборчиво, но
говорит… А Полина Невинная – нет. Быть может, она страдает какой-нибудь
невиданной болезнью, которая размягчает кости и сдавливает гортань? Или все
гораздо прозаичнее и у женщины обычный паралич лица и рук?..»
– Вот мы и пришли, – сказала Ольга, останавливаясь
у двери в палату под номером двадцать два. – Входите.
Петр сделал шаг в сторону, по-джентльменски пропуская Аню
вперед. Она вошла.
Палата была небольшой, но в ней стояло все необходимое:
кровать, шкафчик, стол, тумбочка. Деталей разглядеть не получилось – в комнате
царил полумрак: верхний свет не горел, а занавески были задвинуты. Именно из-за
этого полумрака Аня не сразу заметила женщину, сидящую в кресле у окна. Она
была очень полной, большеголовой, с белыми безвольными руками, которые держала
на своем круглом животе.
Тут Ольга Петровна зажгла свет, и Аня смогла разглядеть
женщину лучше. На вид ей было лет пятьдесят, но возраст выдавало не лицо – оно
было гладким, почти без морщин, – а совершенно седые волосы да дряблая
шея.
Полина Невинная была чем-то похожа на Эдуарда Петровича
Новицкого. Та же форма подбородка, тот же нос, те же кустистые брови.
Отличались только глаза. У Эдуарда Петровича они были карими, пронзительными,
очень живыми. У Невинной же голубыми, тусклыми, абсолютно мертвыми.
– Что с ней? – спросила Аня, выталкивая из себя
слова с такой мукой, будто у нее в горле застряла огромная рыбья кость.
– Тяжелая форма олигофрении, – спокойно, словно ее
спросили о погоде, ответила Ольга Петровна. – Полина даже не дебил,
дебилов можно обучить чему-то, например есть ложкой, умываться, убирать за
собой, они говорят, поют, рисуют, некоторые пишут, считают…
– А она?
– Необучаема. Последняя стадия.
– Она не умывается?
– Она даже ходит под себя, если ее вовремя не посадить
на унитаз… – Ольга Петровна нахмурилась. – Конечно, если бы ее с
детства отдали в специальный интернат для детей-инвалидов, все могло бы быть
по-другому. Ребятишки-олигофрены, с которыми серьезно занимаются педагоги,
вырастают вполне нормальными людьми. Конечно, они не водят машину, не играют на
компьютере, не читают Толстого, но интересуются телевизором, книгами с яркими
картинками, природой. В конце концов, они сами себя обихаживают и умеют
выражать мысли при помощи примитивной речи. Но Поля попала к нам уже в зрелом
возрасте, и мы ничего не смогли сделать…
– Сколько ей было лет, когда она оказалась у
вас? – спросил Петр.
– Двадцать четыре года.
– А теперь? – все еще глухо проговорила Аня.
– Скоро исполнится сорок пять.
– Где она жила до этого, вы не знаете?
– В деревеньке под Рязанью. Я даже помню название –
Соколиха. Абсолютно дикий уголок: ни школы, ни больницы, пятнадцать домов,
коровник и магазин. Полю воспитывала деревенская женщина, Алена Емельяновна
Невинная, очень хорошая, добрая, но темная, вместо того чтобы научить девочку
хоть чему-то, она старалась оградить ее от всего. То есть боясь, что умственно
отсталый ребенок перебьет ей чашки, она кормила ее с ложечки – не давать же в
руки посуду. Не допускала в огород – вдруг вместо сорняков повыдергает редис.
Не учила самостоятельно одеваться – еще одежду порвет. В итоге Поля выросла
овощем, она привыкла, что за нее все делают…
– Она не была Полиной матерью, я правильно
понял? – поинтересовался Петр, бросив короткий, но очень пронзительный
взгляд на застывшее Анино лицо.
– Она взяла девочку на воспитание. Удочерила.
– Из роддома?
– Этого я не знаю.
– Почему она взяла больного ребенка? Разве мало
здоровых?
– Инвалидов тоже усыновляют, гораздо реже, но все же…
Особенно когда это сулит какой-то доход. А Алена получала на содержание девочки
очень хорошие деньги… От Элеоноры Георгиевны. По-моему, Новицкая приходилась
Полине какой-то дальней родственницей, вот женщина и взяла заботу о больном
ребенке: нашла достойную опекуншу, щедро ей заплатила, пристроила, словом…
– И что же случилось с Аленой Невинной? Почему она
отдала девочку в интернат?
– Она не отдавала – ее забрала Элеонора Георгиевна.
После одной некрасивой истории… – Ольга Петровна в раздумье потеребила
свой шейный платок, видно, решала, стоит ли посвящать посторонних людей в
подробности этой истории, но, увидев умоляющий взгляд Ани, решила
рассказать. – Эта женщина, Полина мать, – она в магазине работала,
техничкой. С восьми утра до пяти вечера. Обеденный перерыв, как положено, с
часу до двух. Днем она прибегала, чтобы самой поесть и Полю накормить. А
однажды пораньше пришла… И знаете, что увидела? Как девушку, тогда уже девушку,
насилует сосед… То есть совершает с ней половой акт, а она не сопротивляется,
ничего же не понимает, только глаза в потолок таращит… Потом выяснилось, что
Полю не он первый использовал, чуть ли не пол-улицы в их избу хаживало –
дома-то в деревнях не запираются. Девкой она была видной: полной, грудастой,
румяной, а что дурочка, это даже хорошо, никому не отказывает. Пришел, повалил,
отымел, ушел. И никто не узнает – говорить-то она не может… Один раз сосед даже
залетного шоферюгу к Полине привел, за литровку. Когда тот над девушкой
орудовал, так называемый сутенер на шухере стоял… Это потом выяснилось, когда
Алена участковому все рассказала, и в милиции дело завели…
– Посадили кого?
– Только соседа, остальные отделались легким
испугом… – Ольга Петровна выразительно покачала головой, как бы сокрушаясь
по поводу несовершенства судебной системы. – Узнав об этой истории,
Элеонора Георгиевна тут же Полину забрала.
