– Ты чего тут? – спросила тетка, выбивая
чек. – Вроде не наша?
– Я в гости приехала, к родственнице, – соврала
Аня. – На день рождения, вот собачку в подарок привезла, а хозяев нет…
– К кому?
– К Новицкой Элеоноре Георгиевне.
– У нас таких нет.
– У нее здесь дача, в «Усадьбе»…
– Ну ты даешь! – захохотала тетка, долбанув
кулаком по крышке кассового аппарата. – «Усадьба» заброшена давно! Да и
раньше там зимой никто не жил! Кто над тобой так подшутил, девонька?
– Не знаю… Племянник, наверное…
– Вот нехристь! – возмутилась женщина. – Как
до дома добираться будешь? Ты ведь из Москвы?
– Из Москвы, – тяжко выдохнула Аня. – А как
добираться, не знаю…
– Бабки есть? – деловито осведомилась продавщица:
– Если есть, то на тачке. До Москвы часа полтора езды…
– Деньги есть, машин нет… Я смотрела…
– Пятихатку кинешь – довезу.
– На чем? – не поняла Аня.
– На ласточке своей… – Тетка вышла из-за прилавка,
встала напротив Ани, глянула на нее сверху своими добрыми, плохо накрашенными
глазами и представилась: – Ниной меня зовут.
– А я Аня.
– Ну че, Анютка, есть пятихатка?
– Есть.
– Ну тогда почапали… – Она облачилась в
потрепанную телогрейку, на голову намотала пуховый платок. – Холодно на
улице?
– Нет. Нормально… – Аня удивленно следила за
Ниниными сборами. – А вы что – так просто уйдете? И магазин бросите?
– Почему брошу? Запру, на сигнализацию поставлю, все
как положено…
– Так до закрытия еще сорок минут.
– И че? Все равно народу никого. – Она достала из
кармана связку ключей и скомандовала: – Пошли!
Аня послушно двинулась за благодетельницей.
Когда дверь магазина была заперта, а сигнализация включена,
Нина зашагала в направлении проулка, но не того, по которому шла Аня, а более
дальнего. Оказалось, что машина (она же ласточка) стояла прямо там: между двух
заборов. Жутко потрепанная «Нива» с самодельным «кенгурятником» на морде.
– Вот она, моя ласточка, – промурлыкала Нина,
любовно смахивая с бампера снег. – Ждет меня…
– Ваша? – с уважением протянула Аня.
– Мужа. Но он уже несколько лет за баранку не садится,
все протрезветь не может. Вот я и отобрала. Мне до дома добираться долго – я на
самом краю деревни живу… – Она открыла дверцу. – Садись. Ща прогреем
маленько, тепло будет…
Аня забралась в холодный салон, устроилась, барбоса усадила
рядом. Нина разместилась за баранкой, забренчала ключами. Через несколько минут
машина тронулась.
Всю дорогу до Москвы Нина не замолкала и успела рассказать о
себе все, начиная с первых дней жизни и заканчивая сегодняшним утром, когда
муж-оглоед разбил ее любимую чашку, а она его за это побила табуреткой. Аня ее
не перебивала – она понимала, что, когда закончатся рассказы, начнутся вопросы,
а отвечать на них не хотелось. Потому что придется либо врать, либо
исповедоваться, а ни того, ни другого делать она не собиралась.
Нина довезла Аню до первой станции метро, хотела бы прямо до
дома, но Москвы не знала и боялась заблудиться.
К счастью, подземка еще работала. Аня вошла внутрь,
спустилась на эскалаторе к перрону, села в поезд и стала прикидывать, во
сколько приедет домой. По самым оптимистическим подсчетам не раньше часа ночи.
Это ужасно! Потому что жутко идти по подъезду, в котором лежала мертвая тетя
Сима. Тем более света на площадке, наверное, так и нет, но и без него виден
меловой контур на бетоне: надеяться на то, что его смыли соседи-алкаши, не
приходится… Эх, жалко, что сейчас магазины не работают, а то батареек бы
купила, чтоб в фонарь вставить – со светом все-таки спокойнее…
Аня достала из сумки бесполезный фонарик, пощелкала кнопкой.
Чуда не произошло – он не зажегся. Тогда Аня вынула батарейки и начала усиленно
стучать ими друг о друга: она слышала, что после этой экзекуции они могут еще
немного поработать. Не врали люди! Когда она поставила батарейки на место,
фонарик зажегся. Это придало Ане смелости, и она уже без страха стала думать о
возвращении домой. Первое, что сделает, попав в квартиру, позвонит следователю
Стасу второе – вытащит из керамического бульдога содержимое (хотелось бы
надеяться, что для этого не придется его разбивать – жалко), и третье – заляжет
в горячую ванну с кружкой дымящегося «Ахмада».
Из метро Аня вышла в половине первого. До дома ей добираться
недолго, минут пятнадцать, значит, в квартиру она попадет даже раньше, чем
планировала.
По улице идти было не страшно: горели фонари, попадались
одинокие, но совсем не подозрительные прохожие. Однако чем ближе она подходила
к своему дому, тем неспокойнее становилось на сердце – в подъезд входить было
жутко даже с фонариком. А уж когда Аня увидела приставленную к закрытой двери
подвала крышку гроба, ей просто захотелось убежать… Не убежала, потому что
некуда!
И помочь ей некому… Ни Эдуарду Петровичу, ни Сергею
Георгиевичу, ни Петру Алексеевичу она больше не доверяла!
В подъезд вошла с опаской, сильно волнуясь. Как и
предполагалось, света не было, даже на третьем не горела привычная
сороковаттка. Аня зажгла фонарик, двинулась по лестнице вверх. Несмотря на
страх, шла медленно, боялась оступиться. Дошла-таки. Слава Всевышнему! Достала
из сумки связку ключей, стала открывать. Открыла первый, взялась за второй, и
тут фонарь погас. Кончилось действие избитых батареек!
С нарастающей паникой Аня задергала ключом в замочной
скважине.
Позади нее что-то зашуршало. Наверное, соседская кошка
сменила положение тела, она всегда спит на коврике у двери, – постаралась
успокоить себя Аня.
Она опять подергала ключом – он почему-то не желал
поворачиваться, хотя обычно поддавался сразу. Кошка опять завозилась. А Аня
наконец открыла дверь…
В тот же миг ее кто-то больно схватил сзади за шею и втащил
в квартиру.
Аня попыталась вырваться, но тут же получила пинок коленом в
поясницу.
Она набрала полные легкие воздуха, чтобы закричать, только
вместо крика из ее груди вырвался слабый всхлип, потому что тот, кто держал ее
стальными пальцами за шею, двинул ей кулаком по почкам. Потом он швырнул ее в
глубь прихожей. Аня отлетела, стукнулась лбом об косяк, осела на пол…
Несколько секунд она тупо пялилась в расцвеченную вспышками
света темноту, а потом потеряла сознание.
Дусик
Дусик зажег фонарь, поставил его на тумбочку. Маленькое
помещение тут же осветилось целиком, и он смог разглядеть всю убогость
обстановки: деревянную вешалку на стене, завешанную каким-то барахлом, уродский
ящик для обуви, табурет с рваным дерматином на сиденье, истертый половичок на
дощатом (не паркетном!) полу. Просто не верится, что его бабка – княжна
Шаховская – жила в эдаком бомжатнике! Вот для приживалки ее эта халупа самое
подходящее место, но только не для аристократичной Элеоноры…
