— Почему три года?
— Не знаю. А почему через пять лет происходит нечто противоположное тому, что произошло пять лет назад? И этого не знаю. Но знаю, что наложение всех линейных ритмов образует волну, волну времени, которая и несет нас в будущее.
Туман совсем рассеялся. На сотни метров над рекой поднялись многоярусные стены мраморных скал, отливавшие на солнце чистым серым блеском, пронизанные жилами белого кварца. Вокруг скал цвел багульник, охватив склоны розовым облаком, взлетающим от теплой бурой земли. За волнистой грядой серо-зеленых гор белела вершина Боруса, мягко синели тени на перегибах широких снежных скатов.
— Наложение циклического и линейного движения образует спираль времени, по-китайски, «цзи», — продолжал Мастер. — Расширяясь, спираль достигает Раннего неба, уходя в Пустоту. Такая же спираль движется в противоположном направлении — внутрь, к точке. Точка не имеет размеров — в этом она равна бесконечности, а значит, и Пустоте. Даосы называют это двойное движение «лян син»— «идти двумя путями». Обе спирали ориентированы по «оси Дао»— «дао шу». Эту ось символизирует бамбуковый посох даосского отшельника, с которым ты сам не раз упражнялся. А в точках стыка, соприкосновения противонаправленных витков спиралей и совершается переход.
— Время идет назад? Мистика какая-то…
— Мистика? Ты так думаешь?
— А что же еще?
— Жизнь, — произнес Мастер как нечто само собой разумеющееся. — Я говорил раньше, — не помню, говорил или нет? — что идея обратного хода жизни, или «дяньдао», лежит в основе всех даосских практик. Даосский подвижник стремится вернуться к «внутриутробному» состоянию, как бы поворачивает вспять течение своей жизни, вплоть до того, что поглощает свою собственную счюну и семенную жидкость! Да что там подвижник, элементарный курс цигун действует точно так же.
Андрей, плотно занимаясь ушу, уделял немного времени искусству цигун как таковому. Помня правила школы, в теорию тоже не лез. А такое слышал вообще в первый раз. Мастер между тем явно разговорился:
— В двадцатом веке был у меня приятель… Не странно ли, что, будучи в семнадцатом веке, я говорю про двадцатый век «был»? Но я давно его не видел. Приятель этот индонезиец, зовут его Вон Кью Кит, он довольно долго работал в Шаолиньском институте, даже написал пару книжек о кунфу. Не очень серьезных. Вот что он мне рассказал. Известно, что если маленький ребенок лишится последней фаланги пальца, она может снова отрасти, регенерироваться. С возрастом эта способность пропадает. Так вот, в школе у моего приятеля занимался некто Чжо — директор страховой фирмы из Джакарты. И каким-то образом этому Чжо отрезало последнюю фалангу на мизинце. Пятидесятилетний мужчина с такой страстью практиковал цигун, что палец у него снова отрос. Он потом всей школе надоел — ходил, палец торчком, всем показывал . А ты говоришь — мистика!
— Вот так, — завершил беседу господин Ли Ван Вэй. — Как мы попали сюда, я тебе более-менее рассказал: через Раннее небо, пользуясь обратным ходом спирали «цзи». Зачем мы здесь, расскажу позже. В общем, это связано с той самой волной событий, которая движется в Позднем времени. Знание временных ритмов позволяет сделать некий расчет… а если еще не делать глупостей с местными женщинами… — Он зевнул, прикрыв рот сухой смуглой ладонью. — Я, пожалуй, посплю, если ты не возражаешь. И даже если возражаешь.
Мастер лег, подложив под голову тючок, и закрыл глаза, а Андрей, взяв шест, вновь опустил его в темную воду.
Глава двадцатая
День разогрелся. С крутых склонов, поросших соснами, потянуло запахом смолы и сухой земли. Андрей совсем разделся, подставив тело яркому солнцу. Снежная вершина Боруса почти исчезла за горами — остался лишь белый венчик над таежным перевалом. Река была пустынна: ни лодок, ни плотов, ни людей на берегу. Мастер спокойно спал, подложив под голову кожаный тюк.
Андрей поднялся, поставил ладонь козырьком над глазами, вгляделся вниз по реке. В голубовато-серой дымке, в которую безостановочно уходила вода, желтым пятнышком покачивалось что-то… катер, что ли?
«Какой тут катер — ладья или коч какой-нибудь».
— Проснитесь, Ши-фу, пожалуйста! — Он легонько потряс Мастера за плечо.
— Что такое?
— Разрешите доложить — неизвестное судно в трех милях по курсу.
— Прямо-таки в трех… — Господин Ли Ван Вэй с удивлением посмотрел на голого Андрея. — Ты бы оделся, а то за обезьяну примут.
— Кому тут принимать? Медведю?
— Не беспокойся, найдется кому.
«Ну ни хрена себе. И здесь он при делах.»
Плот тем временем подносило к судну. Стало видно, что это дощаник русского типа или даже русской постройки — одномачтовая парусно-весельная барка, примитивная, но крепкая и вместительная. Дощаник встал на якорь недалеко от берега, развернувшись носом к течению. На широком скругленном носу показался крепкий мужчина в темной одежде. Заметив плот, мужчина дал знак, судно снялось с якоря, по бортам блеснули мокрые весла. Когда дощаник развернулся, гребцы придерживали его, поджидая плот.
— Возьми шест, подойдем к ним, — скомандовал Мастер.
— Будем подниматься на борт?
— Конечно.
— А что там за люди?
— Хорошие люди. Китайцы.
«Мы, китаиса, людя хоросая и веселая…»
— И вот еще что, — чуть колеблясь, продолжил Мастер, — возможно, там окажется… твой знакомый. В любом случае, если узнаешь кого-то, не подавай виду.
— Да, Ши-фу. А кто это может быть?
— Чен.
— Понятно. — Андрей знал Чена, правда, давно не видел.
Медленно покачиваясь, подвалила тяжелая корма с топорно вырубленным рулем, на которую уже успел перейти встречающий их мужчина. Плот подошел к борту, мужчина бросил конец, который Андрей закрепил к вязке плота.
— Ши-фу хо! — улыбаясь, приветствовал мужчина Мастера.
— Чен хо! — без улыбки ответил тот.
Мужчина был крупный, широкоплечий китаец неопределенного возраста — от тридцати до сорока — одетый в костюм темного, чуть поблескивающего шелка. У него было широкое твердое лицо, узкие черные глаза, смуглая маслянистая кожа слегка бугрилась на щеках. Загорелый широкий лоб переходил в синеватый, гладко выбритый череп, жесткие волосы с темени и висков зачесаны на затылок, с которого свешивалась узкая коса. Китаец внимательно осмотрел Андрея.
— Жди здесь! — скомандовал Андрею Мастер, закинул тюк за спину и, ухватившись за борт, легко перемахнул в дощаник. Чен, не сказав ни слова, отошел от борта. Андрей сел на плот, поглядел на реку. Булькала темная вода между бревном плота и нагретым бортом, сколоченным из широких досок. Тут весла дощаника пришли в движение, из-под кормы потянулся гладкий след, закручиваясь мелкими водоворотами. Зажурчала вода под бревнами — плот тоже двинулся за дощаником. Андрей сидел, охватив руками колени — в плеске воды, в тепле позднего полдня не было уже ни голода, ни сонливости, ни особенного любопытства…
