Мужик сильно толкнул лодку, перекрестив ее истовым двоеперстием. Андрей с Ченом сели на весла, и взбулькиванье ровной гребли слилось с журчаньем воды из-под кормы и плеском невысоких волн, быстро уносящих однодеревку от узкой галечной косы. «Для кого ж лодки-то?»— неожиданно для себя снова подумал Андрей.
Глава тридцатая
Неяркий, облачный день разогрелся. Темная вода быстро несла лодку меж бугристых каменных берегов, облизанных ледоходом. Серые глыбины, круто выйдя из воды, лежали плоско, рассеченные трещинами и разлинованные узкими тенями, падающими от березовых стволов. Березняк стеной стоял на прибрежном каменье, далее уходя вверх на крутые горы, из-за которых то тут, то там выступали массивные островерхие скалы. При виде их Андрея охватил легкий зуд старого скалолаза: «Бирюсинские Столбы — жаль, не добрался до них в свое время. В общем, не хуже наших, красноярских».
На гребях он сел лицом в корму, встретился с серыми глазами Аграфены. Молодая женщина все так же сидела на кокоре, изредка перебирая что-то в своем узелке. По жизни Андрей был не очень опытен во всяких женских кокетствах (всегда старался, минуя этот этап, перейти сразу к делу), но в быстрых взглядах рыжей староверки явно виделось ожидание. Кто-то тронул его за плечо:
— Как рука? — спросил Мастер.
— Да не очень.
Левая рука разболелась от непривычной работы — ноющая боль выворачивала плечо, отдавалась в боку.
— Давай я погребу, а ты иди на корму, поболтай с пассажиркой.
— О чем?
— О чем хочешь. Мне, что, и тут тебя учить?
— Понял.
Пробравшись через рогожную палаточку, растянутую поближе к корме, Андрей устроился напротив пассажирки.
— Не устала ехать-то?
— Ништо, мы привышные, — ответила она тихим голосом, не поднимая взгляда из-под платка.
— Так тебя Аграфеной зовут? Это как — настоящее имя или монашеское?
— Кака я те монашенка? От монахов-то и за Камень утекли. Монастырские мы были…
Взгляд, наконец, открылся — серые глаза прозрачные, до донышка ясные, а легкие морщинки уже собрались вокруг век, на белой веснушчатой коже.
— Так ты замужем?
В ответ, уже с легким смешком, глаза в глаза:
— Да откуль там, в скиту, мужа-то взять? Так вот и живу, ни целка, ни мужняя жена. Аль ты возьмешь?
— Чтобы батя твой меня кобелям скормил? — усмехнулся Андрей.
— Ишь ты, пужливый какой!
Длинные пальцы чуть приподняли холщовый подол, круглая белая нога вытянулась вперед, босой ступней раздвигая ноги Андрея и упершись в район вздувшейся ширинки, впрочем, не предусмотренной в китайских штанах.
— Бона в портах-то — небось, оглобля!
«И все, чего хочу я, я вижу наяву… А ноги у нее красивые».
Улыбнувшись, он слегка погладил ей лодыжку, показывая, что в принципе не отвергает ее предложение, неуместное лишь в данный момент, затем снова поставил шершавую загорелую ступню на доски днища — неровные, теплые, с выступившими капельками прозрачно-золотистой смолы.
— А я песню знаю, про вашу речку, — начал он новый круг дорожного разговора.
— Да ну! Скажи.
— А вот:
Ой ты речка, речка Вирюса! Ломая лед, шумит-поет на голоса. Там ждет меня, тревожная, таежная краса! — вспомнил он шлягер, слышанный в школьные годы.
— Хорошо как… — вздохнула Глаша, — мы, по-куль в Рязани жили, тож на голоса пели.
— А теперь?
— Тяперь… тяперя тятя ругает! В церкву, грит, ходи, стихиры пой, а мирское петь — токо Бога гневить.
— Крут у тебя батя!
— Будешь крут — то ведмедь в лесе ходит, то людишки худые набегают. На меня одначе такой вот наскочил, как ты, поутре, ссильничать хотел. Хорошо Карай, кобель отцовский прибег.
— И что?
— Да што? Глотку ему выдрал, и все делов!
«Утром-то…» прибег» бы такой Карай, и Петькой звали…«Хотя вряд ли. Уж с кобелем-то он управился бы. Не медведь все-таки.
— Так что, собаками и отбиваетесь?
— Што ты! У нас и стрелы есть, и бой огненный.
— И где ж вы его берете?
— Так-то не укупишь. Да на Красном Яру человек есть торговый, Мишка Выропаев. Он те и пишшали продаст, и припас всякий — и свинец, и зелье. Ой, што ж я говорю-то?! — прихлопнула она рот ладошкой. — Узнает тятя, вожжой удавит!
— Да ты не бойся, я думаю, он нас к нему и послал. Слышь, Глаша! — Он легко погладил ее круглое колено. — Ты не обижайся, за утро-то.
— Да уж, ухватил, дак ухватил! — Она передернула плечами, под сарафаном коротко мотнулись острые груди, прочертив бугорками сосков по тонкому ситцу. И снова взгляд ушел вниз, спрятавшись за край платка. Босая нога медленно легла на его широкую ногу, обутую в мягкий степной сапог, но вдруг испуганно отдернулась.
— Ну что, оба живы? — сзади высунулся Чен. — Иди, Ши-фу зовет. А я посплю, пожалуй, — завозился он в балаганчике. — Не составите компанию, милая девушка?
— Счас! — с ходу поймав верный тон, притворно-сердито откликнулась Аграфена.
Перебравшись к веслам, Андрей сел лицом к носу, и, не гребя, только правил лодку, удерживая ее на стрежне. Узкий темный поток с плеском катил мимо берегов, поросших высокой травой, из которой торчали каменные глыбы. Лес отступил от реки, ее долина заросла» вертепником»— густыми зарослями тальника, из круглых мелколиственных волн которого поднимались редкие высокие ели. И ели, и тальник, уходящий к таежному склону, и сам склон были погружены в тусклую тень, выше которой все было освещено теплым предзакатным солнцем. Мягкая гора, пронизанная тенями дерев, легкая голубизна неба, белые круглые облака над вершиной, как-то поособому — волнительно и вместе с тем по-детски уютно — раскрывались в пространство таежного мира.
— Ну, и как там девушка? — спросил Мастер.
— Она проговорилась, у кого в Красноярске можно купить оружие.
— Я и сам это знаю. А ты что, ее допрашивал? Мне показалось, у вас была вполне приятная беседа.
— Я помню ту урянхайку.
— Правильно делаешь, что помнишь.
Заметив в темной воде белые барашки, Андрей увел ледку по стрежню, минуя мелководье.
— Можно вас спросить? — спросил Андрей, выровняв ход.
— Спрашивай.
— В степи я видел рисунки, на скалах. Кистим сказал мне, что выбили их белые люди. У жены его древняя кровь, наполовину кровь белых. Откуда это все?
Мастер помолчал, глядя на приближавшийся речной поворот, лишь потом ответил.
