В темной тайге теплились костерки: казаки варили кашу, иные уж спали; дозоры, выставленные вокруг стана, чутко вслушивались в ночь. Вкруг своего костерка сотник собрал начальных — пятидесятников и десятников.
— Значитца так, мужики: поутре пойдем розно. Ты, Еремей, выходишь к Калтату и дале по следу. Далеко кыштымям не уйтить. Ты, Корнила Иваныч, давай на Бирюсу. Как дело зделашь, отряди ково на Караульный, давно вестей оттудова не было. Лодки найдешь, дак сам гляди — каки пожечь, каки приплавить. Опосля оба на Шумиху.
— А сам-то, Степан Данилыч?
— Я прям туды, со мной пяток Еремеевых. Оглядимся покуль, как да што. Ну все, давай спать, казачки, — завтре, Бог даст, потрудимся.
— Што ж, этто можна, — кивали головами начальные, — мо-ожна, да-а…
К утру холодный рассвет пришел откуда-то с высоты, обтекая мохнатые еловые лапы. В туманной сине-зеленой полутьме оранжевые лепестки костров заплясали бесшумно и ярко. Три отряда разошлись в светлеющем лесу, оставив после себя легкие серые дымки над угольями да теплые конские яблоки на вытоптанной мокрой траве.
День разогрелся, тайга просветлела, до краев наполненная запахами теплых трав и острым смоляным духом. В бирюсинском скиту закончились лихорадочные сборы — скот уведен в глухой распадок, ценности закопаны, жилая изба разобрана, бревна пущены на спешную достройку барки. Все, что можно, погружено на барку, на плоты, в готовые и полуготовые лодки. Среди народа, занятого на переноске вещей, мелькала молодая рыжеволосая женщина. Ее прозрачно-серые глаза время от времени застывали, повернувшись в сторону Красноярского острога.» Чаво рот раззявила, халда!«— приводил ее в чувство кряжистый седобородый мужик, и она бежала к берегу, согнувшись под тяжестью очередного узла.
Помолившись, вся староверческая община расселась в лодки и отплыла вниз по Бирюсе, направляясь на условленное место, назначенное им для встречи кыргызским ханом Ишинэ. Хану нужны были лодки для похода на Красный Яр — их дадут староверы, иначе в степь им допуска не будет. А Красноярскому острогу так и так конец — и сила на него идет большая, и внутри теперь свои люди — обещали помочь в решающий момент.
Пройдя тайными снежными перевалами, с таежных Саянских гор в холмистые хакасские степи вышел большой конный отряд. Вел его широкогрудый чернобородый воин в дорогой сверкающей кольчуге — джун-гарский полководец Галдан Бодохчу. Разделившись на несколько групп, конные джунгары двинулись широкой облавной дугой, охватывая кыргызские становища. Защищать их было некому — почти все мужчины ушли на север — штурмовать ненавистную Кзыл-Яр-Туру.
Утро поднялось темным, бессолнечным, из-за ненастных серых туч слабо потек ранний холодный свет. Таежная тропа шла по краю желто-бурого песчаного ската, усеянного мелкими камнями. Над песком стояли сосны, снизу темно-зеленая трава, растущая мягкими редкими пучками. Прямо в траве начиналась вода лесного озера, густо настоянная на торфе, — неподвижная, почти черная, смутно отражающая сосновые стволы.
На берег озера выехал всадник на усталой лошади. Мужчина, одетый как красноярский казак, — от усталости он то ронял голову на грудь, то снова вскидывал ее, протирая глаза. Увидев полоску воды, мелькнувшую сквозь завесу утреннего тумана, который смутной кисеей потек меж сосен, он механически толкнул пятками кобылу, как вдруг, мгновенно придя в себя, слетел на землю, быстро откатившись с тропы за ближайший пень и оглядывая оттуда темные кусты. В шершавом еловом стволе, на уровне конских ушей все еще дрожала длинная тяжелая стрела. Поколебавшись секунду, мужчина поднялся в полный рост, поднял руки над головой и вышел на тропу.
— Эй, я один тут! Не стреляйте! Мне в скит надо, дело есть.
— Како тако дело? — раздался неподалеку хриплый мужской голос. — Кто таков?
— Я скиту друг. Предупредить хочу, казаки к вам идут.
Андрей не знал, разумно ли так говорить с незнакомцем, которого он даже не видел. Однако выбора не было.
— Эвона! — послышалось в ответ. — Дак вчера иш-шо все сплавились. Пуст он, скит-то!
Голос приблизился, из-за старой разлапистой пихты показался мужик с охотничьим луком в руках.
— Как пуст? — Андрей от слабости сел на землю, намотав на кулак повод. — А куда скитские ушли?
— Дак от казаков и ушли. Все лотки собрали и сплавились. Третьево дни заезжал один узкоглазай, здоровый такой, с косицей. Он и упредил, о казаках-то.
» Чен?! Какого черта! Что за игра такая?!«
— А ты кто? — спросил он мужика.
— В караульщиках оставлен. Казаки придут, дак схоронюсь, а потом снова глядеть буду.
— Слушай, там такая рыжая была…
— Глаха-то? Тож уехала. Говорю те, все уехали.
» Кистим!! Если здесь я не нужен, может, к ним успею?«
— Скажи-ка, — снова сказал Андрей мужику, — а есть у тебя лошадь? Дай мне любую, только свежую, а я тебе эту отдам. Она хорошая, ты не смотри, что устала.
Мужик, подойдя, осмотрел кобылу.
— Хорошая, говоришь? А не запалил ты ее? Бона, как боками-то водит.
— Да нет, она отойдет.
— Гляди… Ладно, дам я те свово меринка. Переседлай токо, казацка сбруя мне без надобности.
Снова закружилась голова, от усталости и голода Андрея повело в какой-то черный провал. Получив еще полкраюхи ржаного хлеба и большую прошлогоднюю репу, Андрей оседлал коренастого гнедого мерина и рысью уехал по тропе, ведущей к Енисею.
День стоял теплый, но бессолнечный, приглушенный, в своей парной теплоте пропитанный предчувствием летнего ливня. По береговой енисейской гальке, между серыми каменными глыбами, до гладкости облизанными десятками тысяч прошедших ледоходов, медленно тянулся азиатский род. Сначала кыргыз-ские, потом русские данники, в жилах которых вязкая финская кровь енисейских хантов смешалась с горячей кровью сибирских степняков, они наконец сделали свой последний выбор. Они выбрали степь. Правду кривых азиатских сабель — да не сабель! — ханских нагаек, обдирающих спины, и молодых ханских стражников-аткаменеров, чьи румяные щеки смуглы и тверды, как подошвы сапог, которые в набегах волокли их жен в заросли степной полыни. Да и ладно, от баб-то, поди, не убудет, но и кривые мечи аткаменеров лучше кривды красноярских канцелярий, перед которыми сколь не клади драгоценной» мягкой рухляди»— все им мало.
Ш-шайтан!! У кыштымских баб от недоедания уже свисали груди, выступали животы, кривились ноги — молодые ханские аткаменеры только посмеются над ними, даже в полынь не потащат. Ладно, они отдали урусам свою енисейскую «Тюлькину землицу»— подавитесь!! — они все оставили, уходя в степи. Ясак вам нужен? Лиса? Белка? Соболь? Ну так стреляйте их сами, почтеннейшие казаки, но только без нас!
Так повторяли про себя родовые старейшины, уводя сородичей все дальше и дальше, к спасительной встрече с подходящим кыргызским войском. Еще немного, еще чуть-чуть — впереди уже показались гребни Шумихинских скал, располосовавшие крутые горные склоны на всю высоту, от стальной енисейской воды до круглых таежных вершин. Еще немного, но что это? Что такое — там, в тайге?!
