Сложив вещи и раскатав спальник, Андрей устроился у входа с банкой «кока-колы» в руках, натянув перед собой противомоскитную сеть. Снова пошел дождь, капли застучали по палатке. Мысли были бессвязными. «Мужчина, женщина... Говорят, на войне отношения проще. А где война? Везде. Американцам, наверное, легче, они любят с комфортом воевать. Черта с два, никому здесь не легче».
Андрей почистил зубы, приоткрыв полог, затем забрался в спальник. Усталое тело расслабилось, но сон все не шел. Что ж, можно спокойно подумать. Не так уж часто это удавалось в последнее время. Пушки смолкли.
«На кого мы все работаем? С Элизабет ясно, с Крысой сложнее. С Ченом еще сложнее, хотя китайский батальон и звание капитана НОАК кое-что объясняют. Но не все. «Босс», «Ши-фу», «Хозяин виллы» — этот кто такой? И где я в этом раскладе?»
Сон уже накатывал на сознание, вплетая в мысли какую-то странность. Последним вспомнился сегодняшний подъем на скалу — перед решающим броском на перевал. Собственно, со скал и начался тот «Путь Воина», которым двигался по жизни капитан Андрей Николаевич Шинкарев. Путь, уже заведший его к черту на кулички и еще невесть куда обещавший завести.
...Проведя студенческие годы в сибирском городе Красноярске, Андрей регулярно тренировался на Столбах — знаменитом скальном массиве, примыкающем к городу. Выхода на скалы Шинкарев с нетерпением ждал всю рабочую неделю. И вот наступал зимний вечер пятницы или субботы. Не сданный курсовой — в угол, заранее собранный рюкзак — на плечи, и — в автобус. За морозными стеклами проплывает центр Красноярска: старые кирпичные дома, ярко-желтые фонари на центральной площади, длинный мост через Енисей и темная, дышащая паром река далеко внизу. Вот и конечная остановка: темнота, бетонная коробка закрытого магазина под тусклым фонарем, спящие деревянные дома, гавканье собак за глухими заборами.
Отсюда начинается подъем — шесть километров быстрого хода в гору. Полная луна стоит в морозном небе, катится пот по спине, скрипит снег, темнеют сосны вдоль дороги. Силуэт первых скал появляется на горизонте. Завершающий рывок на Пыхтуне — последнем крутом подъеме — и тропа идет по плато, петляя между сугробами, большими валунами и высокими темными елями. Сбоку тот тут, то там подступают черные массы скал, все в снежных шапках, искрящихся в лунном свете. Нос вдруг начинает ощущать удивительный запах — запах печного дыма в морозном лесу. Между деревьями мелькает приземистый силуэт, запах становится яснее, смешиваясь с ароматом свеженапиленных дров. Вот и сами дрова белеют в темноте, валяются опилки на утоптанном снегу, пила лежит под навесом.
Со скрипом отворяется низкая, обитая железом дверь, и из мира зимней таежной ночи — в другой мир:
Там мат солидной драпировкой,
Там разговор за поллитровкой,
Там тешит взор национальный колорит..
Рюкзак в угол и снова — наружу: скинуть рубаху, насквозь потную, обтереться до пояса снегом, переодеться в сухое. В избе налить кружку чаю. В избе гость, только что вернулся с эфиопско-эритрейского фронта.
— ...По тревоге подняли, в самолет посадили, ни хера ни сказали — куда, зачем... Где-то сели, вышли из самолета, кругом песок, жарища. Построились, пошли. Смотрим, недалеко черные в камуфле; сунулись к ним, а они из базуки как ахнут! Мы потом по трупам посмотрели — эритрейцы какие-то. Я раньше и не знал про таких. После-то, правда, нагляделся...
Войны казались далекими, все они шли где-то за границей, охватывая планету огромной пылающей дугой: Сальвадор, Никарагуа, Ангола, Мозамбик, Эфиопия, Афганистан, российско-китайская граница, Вьетнам, Камбоджа, Лаос... Страны резались друг с другом и без оглядки на «больших братьев». На Фольклендах английские спецназовцы заходили в тыл аргентинским «коммандос», выдрессированным американскими «зелеными беретами». Хлестал ливень, по скалам текли потоки воды, а гуркхи — непальские горцы, из которых комплектуются лучшие силы Ее Величества — поднимались на вершину, а потом, швырнув ручные гранаты, кидались в рукопашную, выхватив ножи «кукури»...
На столе появляется канистрочка «святой воды», скопленной в долгих трудах по обслуживанию электронно-вычислительной техники. Нос щекочет острый запах спирта, следует предложение принять «малую толику». Никого не обделяют, никто не отказывается. Разговор постепенно стихает. Гасится керосиновый фонарь, в темноте, чуть краснея, потрескивает печка, а к замерзшему окошку глухо подступает древняя сибирская ночь. Вот завтра, завтра...
И наступает завтра. Морозный снег на утреннем солнце сверкает золотисто-зелеными искрами. Тропинка, забирая в гору, петляет меж двухметровых сугробов в густом пихтаче. Показывается бурый каменный бок, взлетающий в синее небо, а там, далеко вверху, светятся желтые стволы сосен и мелькает пятнышком чья-то ярко-красная пуховка. Белка в серой шубке прыгает с пихты на скалу и скачками мчится вверх, оставив облачко снежной мерцающей пыли. Утоптать снег на «полке», руку в «карман», потом «откидка», переход в «камин» и дальше траверсом через «катушку» . Ну, двинулись...
Вечером последний чай в избе и в темноте всей компанией вниз. Автобус, железный стук триконей в темном подъезде, горячая ванна, за ужином ленивый треп с сестрой. Потом сон, слившийся с нынешним сном — в палатке, под дождем, падающем на темные горные джунгли...
* * *
Гулянка закончилась, солдаты уснули, лишь бронетранспортер, с плеском переваливаясь в глинистых лужах, возвращался из деревни, доставив туда девушек. В госпитале стонали раненые, приходя в себя после наркоза. Первая ночь после ранения кажется бесконечной — сна нет, вокруг только боль и темнота, в которой словно повис беспомощный человек. Лишь под утро забывается он беспокойным сном. Дежурный поправлял одеяла, приносил воды тем, кому можно.
В штабном вагончике шло совещание — среди офицеров сидели Чен, Рахим, командир китайского батальона. На пластиковом столе разложена крупномасштабная топографическая карта, изображающая странную местность — почти ровную, безлесную, с извивами узких речек и зубчатыми полосами длинных обрывов.
Там, на этой местности, шел бой — горели бронетранспортеры, стреляли танки, бензовоз превратился в огненный шар. Вокруг машин отстреливались и умирали макаки — туземные солдаты в малиновых беретах. С разных сторон в них летели трассеры, а в темноте, откуда они летели, временами раздавалось: «Аллах акбар!» Командование штурмовых батальонов уже знало об этом бое и внесло коррективы в свои завтрашние планы. Спустя час совещание закончилось и офицеры стали расходиться — спать.
* * *
В это время Патриция была в своей комнате, но еще не спала. На столе, рядом с автоматом, горела свеча, рядом стояла полупустая бутылка виски. На женщине была длинная узкая юбка, короткий приталенный жакет с прямыми плечами. Изгибаясь под музыку, Крыса ритмично двигала бедрами, кружилась по комнате, медленно стягивая жакет, потом юбку. Играл магнитофон, в пустом доме разносился французский голос Милен Фармер, наполненный непонятной, нелогичной печалью: она пела «Sans logique».
