— Ну, давай, Костенька, — сказал пожилой, — вывози ты этого супергероя-суперзасранца! Хватит ему солидную фирму позорить за ее же командировочные. А то стыдобища какая — на весь мир по ящику кажут.
— Полет «Шмеля»? — усмехнулся южанин. — Не беспокойтесь, mon cher Gennady (Дорогой Геннадий (фр.)), — и не таких вывозили. А песенка у вас на кассете хорошая. «Там были девочки, Маруся, Роза, Рая... « — напел он с мягким средиземноморским акцентом.
— Иди уж... артист! Через Кипр летишь?
— Да, загляну на денек. Потом туда, через Сингапур.
— Завидую! Эх, молодость наша курьерская — наган на боку, пакет за пазухой...
— Так и езжайте. Как это по-русски сказать? Старинкой потрясете...
— Поехал бы, да все дела держат, будь они неладны! Что, бишь, я сказать-то хотел? Да, вот, — предстоит разговорчик на Кипре. Серьезный человек появится, от серьезных людей. Он сам тебе позвонит.
— Quelle? Comment? (Кто? Что? (фр.)).
— Страшные тайны мадридского двора?
— Да какие уж в России тайны! В нынешние-то времена! На вот, почитай, пока летишь. Тебе полезно. — Геннадий Сергеевич вручил южанину тонкую пластмассовую папку. — А как прибудешь на место, свяжись с Ченом да потолкуй с ним. Он ничего мужик, хоть и китаец.
— Хороший китаец... как дальше? Угадайте с трех раз.
— Брось ты! Правда, есть там дедок один, вот тот — да, больно уж подозрительный. Будь ним поосторожней. А вообще, действуй по обстановке, не мне тебя учить. Ну, давай!
Мужчины обнялись, похлопав друг друга по спинам, затем брюнет скрылся за широкими стеклянными дверями. Через сорок минут он уже сидел в коротком и толстом «Боинге-737», выруливающем на взлет. За иллюминатором проезжали мокрые стожки скошенной травы, классические русские березки, понурые от дождя. В салоне сексапильная стюардесса показывала действие кислородной маски. Наметанным взглядом оценив женские формы, упакованные в строгое синее «team-dress», брюнет защелкнул ремень и открыл папку.
* * *
В это же самое время другой лайнер, массивный «Боинг-747», оторвался от бетонки столичного аэропорта далекой тропической страны. В салоне, среди прочих пассажиров, сидела большая группа загорелых мужчин — русские наемники, еще недавно воевавшие в здешних горных джунглях. Но в самолете были не все из тех, что садились в автобусы.
Во время прохождения таможенного досмотра полковник Кеннет Паркер отсутствовал. За происходящим следил только китайский дипломат, сам улетевший тем же рейсом. Это с удивлением отметила Элизабет, приехавшая в аэропорт по личным причинам — с надеждой встретить Чена, своего тайного любовника. Она не знала точное количество отсутствующих, отметила только, что нет кое-кого из ее знакомых: Бороды, Сергея, Рахима и других. А ведь в автобус они садились. Об этом Элизабет сообщила полковнику Кеннету Паркеру в NSA, немедленно связавшись с ним по сотовому.
Информацию о задержавшихся наемниках полковник принял к сведению, но оперативно отреагировать не имел возможности. В страну прибыла лишь передовая группа американской морской пехоты, и та с конкретной задачей: взять под охрану места высадки миротворческих сил. Полковник хотел позвонить генералу Кьонгу, намереваясь выразить возмущение небрежной охраной и потребовать немедленного розыска «Иванов». Однако в последний момент он положил трубку, подумал еще и позвонил молодой темноволосой женщине — лидеру местного отделения «Фалунгун». Поколебавшись, женщина пообещала найти и нейтрализовать русских силами боевых групп движения.
* * *
Бойцы, отсутствие которых заметила Элизабет, попросту не вернулись в автобусы, когда те сделали короткую остановку у одного из придорожных кафе. Народу в батальоне было много, и на то, что людей стало чуть меньше, никто не обратил внимания. По крайней мере, офицеры ВВС, сопровождавшие колонну, ничего не заметили. Улетавшие русские тоже шума поднимать не стали.
По знаку официантки человек тридцать русских проникли в кухню и вышли через черный ход. Там их уже ждал большой красный грузовик, предназначенный для развозки «кока-колы». В фургоне пришлось стоять — набились туда как сельди в бочку. В темноте и духоте, матерясь сквозь зубы, часа два ехали по старому разбитому асфальту, затем несколько часов — по гладкому шоссе. Судя по долетающему шуму и частым остановкам на светофорах, грузовик пересек столицу. Потом он снова закачался на ухабистой дороге. Проехав так еще с полчаса, машина остановилась. Задние двери открылись, и показался китаец Джекки:
— Вылезай, приехали, — скомандовал он, с усмешкой оглядывая бойцов, малость обалдевших от духоты и качки, и добавил: — дорогие товарищи.
Разместив «Иванов», Джекки сделал звонок генералу Кьонгу. Он произнес условную фразу на южно-китайском диалекте — «кантонезе», на котором говорят в Гонконге и Макао. Из фразы генерал понял, что часть русских осталась в стране. Оставлять и тем более размещать русских не было приказом Кьонга (однако офицер ВВС распорядился не препятствовать такого рода инициативам). Просто Джекки был двойным агентом — будучи «солдатом триады» у Ши-фу, кое о чем постукивал генералу. Получив информацию об «Иванах», генерал никому сообщать не стал.
И уж само собой никто не счел нужным сообщать об этом Андрею Шинкареву, который в тот момент беседовал о смерти с тем самым Ши-фу, сидя в комфортабельном салоне маленького белого кораблика.
Звонок Джекки был перехвачен службой NSA. О факте перехвата было доложено полковнику Паркеру, однако понять смысл сообщения американцы не сумели.
* * *
Через несколько часов полета и пары часов, проведенных в такси, брюнет, которого начальник Андрея провожал в «Пулково», оказался на Южном Кипре, на окраине города Лимассол. На улочке, где он остановил такси, стояли невысокие дома кремового, желтовато-белого, оранжевого цвета, в стены которых были врезаны тяжелые дощатые ворота. Узкое пространство между домами накалилось под солнцем, над неровными плитами мостовой вибрировал горячий сухой воздух. Выглядывая из-за каменных оград, на фоне теплого голубого неба покачивались пальмы и кипарисы.
После питерской сырости брюнет наслаждался жарой, напоенной бризом Средиземного моря. Подойдя к одному из домов, он стукнул пару раз тяжелым бронзовым кольцом. Калитка отворилась. Под дощатой перголой, увитой виноградом, брюнета ожидал русский мужчина лет пятидесяти — крупный, сильный, с небольшим брюшком. Его немного вытянутое, но полное лицо с высоким лбом и двойным подбородком успело хорошо загореть. Седые усы нависали над небольшим, обманчиво-мягким ртом; карие глаза были немного навыкате. Он носил очки — квадратные, в стальной оправе.
Брюнету показалось, что мужчина похож на отставника — но не на военного или сотрудника секретной службы, а на полицейского чина, «мента», как говорят русские коллеги брюнета. Впрочем, изучив в самолете материалы, он хорошо знал, кто перед ним.
— Костас Димитриадис? — спросил русский.
