На следующий день, как только они совершили перелет в Луксор и были перевезены на борт «Гора», наступило, как наверняка сказал бы Нэт, блаженство. По ночам, пока корабль нес их к очередному причалу и очередному храму, урчание двигателя в значительной мере поглощало храп Джейн, хотя в маленькой каюте кровати стояли близко друг к другу. Днем берега Нила проплывали мимо, словно перед глазами развертывался нескончаемый свиток. Буйволы, ходящие по кругу, и колодезные журавли, поднимающие и опускающие головы, как буровые качалки, только деревянные, орошали водой зеленые поля, раскинувшиеся под небом, безоблачно синим, словно крашеный купол, а между тем на борту «Гора» туристы, улыбающиеся и кивающие друг другу поверх множества языковых барьеров, плавали в маленьком — не более чем на два гребка в поперечине — квадратном бассейне, нежились на солнце, сидя в шезлонгах на палубе, выпивали, поклевывая арахис, который здесь назывался судани, и постепенно коричневели под набирающим силу солнцем.
— Знаешь, почему египтяне такие счастливые? — спросила у Александры Джейн, лежавшая в соседнем шезлонге.
— Нет. Почему?
— Потому что они живут на Ниле.
— Вот как?
Сначала круиз взял курс на юг от Луксора, к Эсне, расположенной в топком месте рядом с рынком, где были разложены неаппетитные куски забитых волов, например их нёба. Теперь гидом группы была женщина, эффектная, без платка на голове мусульманка в блестящих черных шелковых слаксах, с крупными серебряными браслетами на запястьях и широким ожерельем на шее, оттенявшим ее оливковую кожу.
— Гигантская плотина в Асуане, — объясняла она, — подняла уровень воды, которая затопила нильскую долину. Фундаменты Эсны превратились в кучу размокших печений. — Мягкая земля у них под ногами действительно почти чавкала, как грязь.
На следующий день они сошли на берег в опаленном солнцем Эдфу с его расположенным на высоком обрыве храмом — наиболее полно сохранившимся памятником Нового Царства.
— Зэ-гэ-пэ, — вещала женщина-экскурсовод; ее отягощенные множеством колец пальцы порхнули в направлении изысканных рельефов. — Зады, груди и пупки — вот по чему мы узнаем греко-римский стиль. Египетские скульпторы старались следовать старым традициям, но руки и глаза их не слушались. Они скругляли конечности и обнажали колени и мизинцы на ногах. Более древний стиль, всегда стремившийся к совершенству, требовал изображения обеих ступней с большими пальцами ног, направленными к зрителю. Греки и римляне не могли этого себе позволить, это выглядело бы слишком смешно. Они приоткрывали лишь одну ступню с пальчиком, направленным в сторону зрителя, вот так. Ересь! — Она рассмеялась, сверкнув зубами из-под больших солнцезащитных очков и соломенной шляпы с загнутыми полями, ровно надетой на голову.
Следующий день привел их к очаровательному Ком Омбо, двойному храму, посвященному богу-крокодилу Собеку и Гору-Хорусу с головой сокола перед битвой со своим дядей Сетом, который умертвил его отца Осириса. Экскурсовод с бликующими на солнце браслетами и гибким серебряным воротником повела их в комнату, где на потолке было изображение распростертой от края до края богини неба Нут в момент произведения на свет младенца Гора-Гарпахрада. Еще днем позже славный милый «Гор» доставил их к храму на острове Филе; храм по камешку перенесли сюда с прежнего места, чтобы спасти от поднимающихся вод озера Насер.
— Это, — рассказывала мусульманка-экскурсовод под гулкими сводами залов пересаженного храма, — последнее место, где исповедовали старую религию. Она сохранялась до шестого века нашей эры, то есть в течение еще двухсот лет после эдикта 378 года христианского римского императора Феодосия Первого, после чего здесь устроили церковь. Вон там, — она указала баклажанного цвета ногтем на едва различимое маленькое углубление, — было изображение Исиды, кормящей грудью Гора, которое превратилось в изображение Девы Марии, кормящей грудью младенца Иисуса. Культ Исиды был широко распространен в Римской империи. Она была идеальной вдовой, собравшей четырнадцать из пятнадцати фрагментов тела своего мужа, которого злобный Сет заточил в саркофаг и утопил в Ниле. Пятнадцатого фрагмента она так и не нашла. Леди, вы наверняка догадываетесь, что за фрагмент это был.
Нильская ладья перевезла их в Асуан, место, где находятся великая плотина, построенная русскими, гробница Ага-Хана и сады лорда Китченера, куда и причалила их живописная фелюга. На обратном пути грубый брезентовый навес над фелюгой откинули, чтобы они могли полюбоваться кроваво-красным закатом. Пока две вдовы сидели на постепенно остывающей палубе «Гора» в ожидании колокольчиков, сзывающих на ужин, на фоне темнеющего неба носились летучие мыши. Джейн вытянула руку по направлению к ним и произнесла голосом, еще более хриплым и низким, чем обычно, смертоносные слова: «Мортибус, мортибус нецессе ест. Цабаот, Эльчим, Мессиах и Йод, аудите!»
На пламенеющей западной оконечности небосвода — восточная его часть уже была черной и окропленной начинавшими зажигаться звездами, — Александра увидела маленькую черную тень, которая, внезапно прекратив свои стремительные челночные метания над рекой в урожайной погоне за насекомыми, отвесно, как сломанный зонтик, вонзилась в неторопливое свечение реки.
— Джейн! — воскликнула Александра. — Зачем ты это сделала?
— Чтобы убедиться, что я все еще могу. Все эти липовые заклинания на храмовых стенах меня немного взбесили.
— Бедная невинная летучая мышь — для нее это было отнюдь не «немного».
— Не будь сентиментальной, Ангел. Ты знаешь, какая бессердечная сука эта Природа. Думай о стрекозах, которых я только что спасла от острых зубов летучей мыши.
— О Джейн! Ничто не сравнится с тем, что мы сделали с бедняжкой Дженни. Заговоры, проклятия и все такое. Мне бы так хотелось верить, что ее смерть не была нашей виной.
— Она посягнула, — припечатала Джейн с тем же злобным шипением, с каким до того произнесла «Нецес-с-се эс-с-ст». — Она перешла границы ей дозволенного.
— Единственное, что она сделала, — это сказала «да», когда Даррил попросил ее выйти за него замуж. А зная, как он потом развалился на куски, мы должны лишь радоваться, что он не сделал предложения одной из нас.
— Если бы он сделал предложение одной из нас, быть может, он не развалился бы на куски.
— Я вот говорю «развалился на куски», но, в сущности, он никогда и не был вполне цельным. Он был мистификацией, — подытожила Александра с оттенком презрения.
— Даррил был, а Гор нет? Послушай, с-с-сладкая моя, древние египетские жрецы, должно быть, животы надрывали от смеха, думая о том, какую лапшу они вешали всем на уши не день, не неделю, а целое тысячелетие! Что там сказала экскурсовод в Эдфу? Только один храм Амуна в Тебесе
[13]
получил от Рамзеса III полторы тысячи квадратных километров — десять процентов всей тогдашней пахотной земли! Неудивительно, что нубийцы, гиксосы и кто там еще постоянно лезли туда. Это была очень нездоровая с-с-ситуация.
