Во время перерыва на кофе в половине одиннадцатого к Кролику подходит отец и спрашивает:
— Как думаешь, вы сможете приехать к нам сегодня вечером?
— Не знаю. Дженис вчера вечером говорила, что собирается сводить мальчишку в кино. А как мама?
— Да все хорошо, насколько может быть хорошо.
— Она снова упоминала про Дженис?
— Вчера вечером нет, Гарри. Разве только походя.
Старик придвигается поближе, крепко вцепившись в бумажный стаканчик с кофе, точно там у него драгоценности.
— А ты что-нибудь говорил Дженис? — спрашивает он. — Не пытался ее прощупать?
— Зачем же ее прощупывать — она что, подсудимая? Я ее почти не видел. Она допоздна сидела у Спрингера. — Кролик весь съеживается, увидев при идеальном свете, как многозначительно поджал губы старик, как метнулся в сторону его взгляд. И добавляет: — Старик Спрингер заставил ее до одиннадцати разбираться в бумагах — превратился в настоящего эксплуататора с тех пор, как стал продавать эти японские машины.
Зрачки у папки на волосок расширяются, брови взлетают на цицеро
[9]
.
— А я считал, что он со своей хозяюшкой отправился в Поконы.
— Спрингеры? Кто это тебе сказал?
— По-моему, твоя мать, забыл, кто ей сказал, — может, Джулия Арндт. А может, это было на прошлой неделе. Говорят, ноги у миссис Спрингер не выносят жары — распухают. Я и сказать тебе не могу, каково это — старость, Гарри: все становится не таким, каким было.
— В Поконы, значит.
— Да, наверняка они говорили про прошлую неделю. Мать огорчится, если ты не сможешь сегодня приехать, — что сказать-то ей?
Звонок — окончание перерыва; мимо, шаркая, проходит Бьюкенен, вытирая с губ остатки утренней порции виски, и подмигивает.
— Папашка — он все лучше знает, — шутит он. Этакий гладкий черный морж.
Гарри говорит:
— Скажи ей, что мы постараемся заехать после ужина. Но мы обещали парнишке сводить его в кино, так что скорей всего не приедем. Может, в пятницу наведаемся. — Увидев огорченное и не осуждающее лицо отца, он взрывается: — Черт побери, пап, у меня же своя семья! Не могу я быть и тут, и там.
Он благодарен машине за то, что может к ней вернуться. И она выполняет свою миссию — урчит, помогая ему прогнать из мыслей слово «Поконы», барабанит дождем, когда его пальцы начинают бегать по клавишам, и радуется, что он снова с ней.
Дженис уже дома, когда он возвращается. «Фэлкон» стоит в гараже. В домике висит дымовая завеса от ее сигарет, полупустая рюмка вермута стоит на телевизоре, другая — на одной из полок, отделяющих закуток для завтрака от гостиной. Кролик кричит:
— Дженис!
Хотя дом совсем маленький и гулкий, так что всюду слышно, когда щелкает кнопка телевизора, откупоривают бутылку или поскрипывают пружины матраса Нельсона, Дженис не откликается на призыв Кролика. Он слышит грохот воды, поднимается по лестнице. Ванная на верхнем этаже полна пара. Поразительно, какой горячей водой моются женщины.
— Гарри, ты столько холода впустил!
Она бреет ноги, сидя в ванне, и из нескольких мелких порезов сочатся блестящие капельки крови. Хотя Дженис никогда не была красоткой при таком хмуром, маленьком, зажатом личике, да к тому же и ростом не вышла по меркам Голливуда, целое десятилетие запускавшим крупных самок, у нее всегда были красивые ноги — такими они и остались. Стройные ноги с костистыми коленками — они всегда нравились Кролику: ему нравится, когда у человека виден костяк. Его жена словно напоказ подняла вверх намыленную ногу, и он видит сквозь пелену пара, как серая, мыльная вода плещется, приоткрывая ее треугольник, живот, ягодицы, когда она, сгибаясь, дотягивается бритвой до лодыжки, — сколько раз за тринадцать лет их брака он стоял так наверху лестницы и слышал, как она принимает ванну или видел ее в ванне! Ему нетрудно сосчитать, сколько лет они женаты, потому что поженились они за семь месяцев до рождения сына.
— А где Нельсон? — спрашивает Кролик.
— Он уехал с Билли Фоснахтом в Бруэр посмотреть его мини-мотоцикл.
— Я не хочу, чтобы он смотрел мини-мотоциклы. Еще убьется.
Другой ребенок, его дочь, погиб же. Мир — он как зыбучие пески. Найди прямую дорогу и держись ее.
— Ну, Гарри, какой от этого вред, если он только посмотрит. У Билли есть же мотоцикл — он все время на нем ездит.
— Мне это не по карману.
— Нельсон обещал сам заработать половину нужной суммы. А если у тебя так туго с деньгами, я дам ему вторую половину из своих. — Свои деньги — это акции, которые много лет тому назад подарил ей отец. Да она и сама теперь зарабатывает. Нужен ли он ей вообще? Она спрашивает: — Ты уверен, что закрыл дверь? Откуда-то вдруг потянуло сквозняком. В этом доме и уединиться нельзя, верно?
— О Господи, какое еще уединение, по-твоему, я должен тебе создать?
— Ну, хотя бы не стой тут и не смотри на меня — ты не раз видел, как я моюсь.
— Я уже не помню, когда я в последний раз видел тебя без одежды. Ты еще вполне ничего.
— Я обычная сучка, Гарри. Таких, как я, миллиарды.
Два-три года тому назад она ни за что не сказала бы «сучка». Это возбуждает Кролика, словно он почувствовал на своем члене ее дыхание. Лодыжка, которую она обрабатывает, вдруг покрывается яркой кровью — он в ужасе.
— Господи, до чего же ты безрукая, — говорит он ей.
— Я нервничаю оттого, что ты стоишь тут и пялишься.
— С чего это ты решила принимать ванну сейчас?
— Мы же едем ужинать, разве забыл? Если мы собираемся попасть в кино на восьмичасовой, нам надо выехать в шесть. Тебе тоже надо помыться — типографскую краску отмыть. Оставить тебе мою воду?
— Она вся в крови и волосках.
— Прекрати, Гарри. Тоже мне цаца, раньше ты не был таким.
Вот и еще одно — «цаца». Не ее слово, не ее, она говорит с чужого голоса.
А Дженис продолжает:
— Колонка еще не успела нагреться для новой ванны.
— Ладно. Воспользуюсь твоей водой.
Его жена вылезает из ванны, вода стекает с тела на коврик, ноги и ягодицы у нее порозовели от пара. Когда она приподнимает волосы с шеи, груди из солидарности тоже приподнимаются.
— Не вытрешь мне спину?
Кролик уже и не помнит, когда она в последний раз просила его об этом. Он вытирает ее, и ее маленькое тело кажется большим, как у всех голых женщин. Линия талии переходит в покрытое жирком бедро. Кролик приседает, чтобы вытереть ей ягодицы, красные, покрытые гусиной кожей. Ляжки, отдельные черные волоски, влажный мох.
— Так, хватит, — произносит она и делает шаг, выходя из его рук.
