— Они не то делают, пап, — стонет Нельсон. — Они не идут к ней. Я знаю, где она, а они не идут к ней, пап! — И голос мальчишки обрывается.
Кролик протягивает к нему руку, хочет обнять, но он отскакивает и прячет лицо. Затылок его под волосами кажется мягким, как перезрелый фрукт.
Кролик успокаивает сына:
— Ушлый наверняка бы ее вытащил.
— Да не станет он это делать, пап. Ему все равно. — И голова мальчишки выворачивается из-под его руки.
К ним подходит полисмен.
— Вы — Энгстром?
Он из полицейских нового типа — образованный на вид, с острым носом, гладко выбритым подбородком и бачками неподобающей, по мнению Кролика, длины.
— Да.
Полисмен вытаскивает блокнот.
— Сколько народу тут проживало?
— Четверо. Мы с сыном...
— Имя?
— Нельсон.
— Второе имя, инициал?
— «Ф» от Фредерика.
Полисмен пишет медленно и говорит так тихо, что Кролик с трудом слышит его из-за перешептываний толпы, треска огня и грохота воды. Гарри приходится переспросить:
— Что?
Полисмен повторяет:
— Имя матери?
— Дженис. Она здесь не живет. Она живет в Бруэре.
— Адрес?
Гарри помнит адрес Ставроса, но дает другой:
— Связываться через Фредерика Спрингера, Маунт-Джадж, Джозеф-стрит, восемьдесят девять.
— А кто эта девушка, о которой упоминал парень?
— Джилл Пендлтон из Стонингтона, штат Коннектикут. Точного адреса я не знаю.
— Возраст?
— Восемнадцать-девятнадцать.
— Родственница?
— Нет.
Полисмену требуется немало времени, чтобы записать его ответ. Что-то происходит с углом крыши — шум толпы возрастает, и в свете прожекторов видно, как спускается лестница.
Кролик добавляет:
— Четвертым человеком был негр, мы звали его Ушлый. Уш-лый.
— Черный мужчина?
— Да.
— Фамилия?
— Не знаю. Возможно, Фарнсуорт.
— Пожалуйста, скажите по буквам.
Кролик произносит фамилию по буквам и поясняет:
— Он жил тут временно.
Полисмен поднимает взгляд на горящий дом, потом снова переводит его на владельца.
— Что это у вас тут было — коммуна?
— Господи, нет. Послушайте: я консерватор, я голосовал за Хьюберта Хамфри.
Полисмен внимательно оглядывает дом.
— А может этот черный все еще быть там?
— Не думаю. Ведь это он мне позвонил, похоже, из телефонной будки.
— Он что, сказал, что поджег дом?
— Нет, он не сказал даже, что начался пожар, просто сказал, что дело худо. Дважды повторил слово «худо».
— Дело худо, — записывает полицейский и закрывает блокнот. — Нам потребуется позже провести еще допрос.
Огонь пожара окрашивает в персиковый цвет эмблему на его фуражке. Угол крыши над спальней рухнул; телевизионная антенна, которую они дважды настраивали и удлиняли, чтобы прогнать призраков, порожденных соседскими приемниками, накреняется, охваченная пламенем, и медленно опускается вниз, словно скелет дерева, которое проволокой или скобами все еще привязано к корням. Вода водопадом устремляется туда, где была спальня. Оттуда вырывается желтый дым, золотисто-серый, жирный, как сахарная глазурь, выползающая у кондитера между пальцев.
Полицейский небрежно бросает:
— Если там кто-то остался, то он еще полчаса назад испекся.
В двух шагах от них Нельсон сгибается пополам — его рвет. Кролик подходит к нему, и парнишка разрешает отцу обнять себя. Кролик держит сына за плечи — ощущение такое, будто он пытается вытащить из воды рыбу, которая хочет уйти в глубину, которой необходимо нырнуть обратно, иначе она умрет. Отец отбрасывает волосы со щек мальчишки, чтобы они не испачкались в блевотине; одной рукой он закручивает их в женский узел на жарком нежном затылке сына.
— Нелли, я уверен, что она выбралась. И она далеко. Она в безопасности и где-то далеко.
Мальчишка отрицательно качает головой и снова выплевывает блевотину; Гарри довольно долго держит его одной рукой за волосы, другой обхватив за грудь. Он держит сына, чтобы тот не потонул. Стоит Гарри отпустить его — и они оба потонут. Тело сына становится тяжелое, оно словно плывет против течения, которое с силой Юпитера тащит его, а удерживают его на поверхности лишь подпорки, которые в любой момент могут рухнуть. Полисмены и зрители видят, как он сражается с Нельсоном, но не вмешиваются. Наконец к ним подходит полисмен — не тот, кто снимал у него показания, — и с присущим местным пенсильванским немцам спокойствием спрашивает:
— Может, вызвать машину, чтобы отвезти куда-нибудь парнишку? У него нет в наших краях дедушки с бабушкой?
— Целых четверо, — отвечает Кролик. — Пожалуй, ему лучше поехать к его матери.
— Нет! — кричит Нельсон и, вырвавшись из рук отца, смотрит на обоих. — Ты не заставишь меня уехать, пока мы не узнаем, где Джилл.
Лицо его блестит от слез, но в нем нет безумия, и следующий час он проводит, стоя рядом с отцом.
Пламя постепенно сникает, часть дома, где находится гостиная, спасена от огня. Внутренность кухни напоминает сад, источающий разноцветный дым: пластик, винил, нейлон, линолеум — все они горят по-разному, возвращая свои распадающиеся составные части земле и воздуху. Пожарные заливают водой обгорелые обломки и производят обход выжранных пожаром внутренностей дома. Вот окна на верхнем этаже освещаются изнутри карманными фонарями, а теперь на нижнем. Точно светлячки внутри черепа. А толпа продолжает ждать, удерживаемая запахом смерти, который несет с собой пожар. По чьему-то сигналу, которого Кролик не заметил, вызывают «скорую помощь» — она приезжает под вой своей сирены. Малиновые огни отбивают чечетку на ее крыше. Нечто странное — зеленый резиновый мешок или полотнище — вносят в дом, а потом выносят трое мрачных мужчин в комбинезонах. Бесформенный тюк вносят в карету «скорой помощи», дверцы ее закрываются с мягким стуком, какой производят лишь очень дорогие автомобили, снова раздается вздох сирены, и карета отчаливает. После этого толпа редеет. Темноту заполняют звуки включаемых моторов и рев отъезжающих машин.
Нельсон говорит:
— Пап!
— Да.
— Это была она, верно?
— Не знаю. Возможно.
— Но это же был кто-то.
— Наверное.
Нельсон трет глаза — на лице остаются полосы пепла, похожие на раскраску индейца. Мальчишка вдруг становится стариком.
