Однако минутами казалось, что жизнь из этого и состоит, — просто нет слов это выразить, ты не пытаешься это откопать, — оно стоит перед тобой на столе как невскрытая затуманенная от холода банка пива. Не только Папа приезжает, но и далай-лама, которого вытащили из Тибета двадцать лет тому назад, разъезжает по США, выступает в монастырских школах и появляется на телевидении, — Гарри всегда интересовало, каким представляет себя такой человек, как далай-лама. Мячом, взлетевшим в небо, листом, плавающим на поверхности пруда. Идущим по воде, оставляя за собой впадинки — там, где ноги слегка разрывают поверхность воды. Когда Гарри был маленьким, Бог лежал, распластавшись в темноте над его кроватью, а когда кровать стала ему неудобна и у девчонки на соседней парте появились под мышкой волосы, Бог вошел в его кровь, и в плоть, и в нервы и отдавал чудные команды, а теперь ушел из уважения к Гарри, как один джентльмен — к другому, но в виде визитной карточки оставил в желудке ватерпас, который, словно затычка в ванне, тянет Гарри вниз, ко всем этим свинцовым мертвецам, что лежат в земле.
Фонари у входа в большой затененный дом мамаши Спрингер ярко горят: все они в таком волнении перед свадьбой, Пру ходит раскрасневшаяся, Дженис не играла в теннис уже несколько дней, а Бесси явно встает среди ночи и спускается вниз смотреть на большом телеэкране старые голливудские комедии, где мужчины в широкополых шляпах и с маленькими усиками ведут остроумные перепалки в конторах газет и номерах роскошных отелей с широкоплечими, узкобедрыми женщинами; мамаша, наверное, видела эти фильмы, когда в волосах у нее еще не было седины, а центр Бруэра был сплошь белый. Гарри бежит на месте, пропуская машину, пересекает улицу под фонарем, замечает, что «мустанга» Дженис нет перед домом, пробегает по выложенной кирпичом дорожке и вверх по ступенькам крыльца, вот он наконец на крыльце под номером 89, и тут он останавливается. Разгон у него такой, что окружающий мир еще секунду или две бежит мимо, устремляя свои деревья и крыши домов вверх, к усеянному звездами пространству.
В постели Дженис говорит:
— Гарри!
— Что? — После того как пробежишься, ощущение такое, точно из тебя вытянули все мускулы и заново их уложили, и сон приходит быстро.
— Я должна тебе кое в чем признаться.
— Ты снова спишь с Чарли.
— Не хами. Нет. Ты не заметил, что «мустанга» нет, как обычно, перед домом?
— Заметил. Я подумал: как это мило.
— Это Нельсон поставил его сзади, в проулке. Нам, право же, надо как-нибудь почистить в гараже — там столько этих старых велосипедов, которыми никто не пользуется. Да и «фудзи» Мелани по-прежнему там.
— О'кей, прекрасно. Прекрасно, что Нельсон об этом подумал. Послушай, ты что же, собираешься всю ночь разговаривать или как? Я совсем выдохся.
— Он поставил там машину, чтобы ты не увидел переднего крыла.
— Ох нет! Вот сукин сын! Вот сучонок!
— Он в общем-то не виноват — тот человек ехал прямо на него, хотя, насколько я понимаю, на улице, по которой ехал Нельсон, горел красный свет.
— О Господи!
— По счастью, оба изо всех сил затормозили, так что стукнулись совсем легонько.
— А другой малый пострадал?
— Ну, он сказал, что у него сотрясение мозга, но теперь все так говорят, пока не потолкуют со своим адвокатом.
— А крыло смято?
— Ну, немного вдавлено. Передняя фара светит чуточку вкось. Днем это не имеет значения. В общем-то это, можно сказать, лишь царапина.
— Стоимостью в пятьсот монет. По крайней мере. Таинственный незнакомец, специалист по расколошмачиванию крыльев, нанес нам новый удар.
— Нельсон был просто в ужасе — так боялся тебе сказать. Он взял с меня слово, что и я не скажу, так что, пожалуйста, никаких с ним объяснений.
— Нет? Тогда зачем же ты мне это говоришь? И как я теперь усну? Голова у меня так и гудит. Точно он зажал ее в тиски.
— Я просто не хотела, чтобы ты сам это заметил и устроил сцену. Прошу тебя, Гарри. Подожди хотя бы до свадьбы. Ему, право же, очень стыдно.
— Да ни черта подобного — ему это нравится. Зажал мне голову в тиски и знай завинчивает гайки. Испортить твою машину — после того, как ты для него так выкладывалась, нечего сказать, хороша благодарность.
— Гарри, он же накануне женитьбы, он просто невменяем.
— Ну а теперь я, черт побери, невменяем. Где моя одежда? Я должен выйти и посмотреть, что там повреждено. Этот фонарик, что на кухне, — в него наконец вставили новые батарейки?
— Жаль, что я тебе сказала. Нельсон был прав. Он говорил, что ты не сможешь это вынести.
— Ах, он так сказал?..
— Да успокойся ты. Я сама заполню бланки страховок и займусь всем прочим.
— А кто, ты думаешь, выплачивает эти все растущие проценты по страховке?
— Мы, — говорит она. — Мы оба.
Епископальная церковь Святого Иоанна в Маунт-Джадже маленькая: ее ни разу не расширяли; построена она была в 1912 году в стиле того времени — низкая, с крутоскатной крышей, из темно-серого камня, привезенного с севера округа, тогда как лютеранская церковь — из местного красного песчаника, а реформатская, рядом с пожарной каланчой, — из кирпича. Плющу дали обвить стрельчатые окна церкви Святого Иоанна. Внутри темно еще и от скамей и панелей темного ореха, которыми обшиты стены; в простенках между окнами с витражами, изображающими Иисуса Христа в фиолетовых одеждах за разными занятиями, — маленькие дощечки в память об именитых покойниках, щедро жертвовавших на церковь в те дни, когда Маунт-Джадж обещал стать модным пригородом. Уайтло. Стовер. Леггетт.
Носители английских фамилий в населенном немцами округе, которые, прослужив тридцать лет церковными старостами и членами приходского совета, отошли в мир иной, чтобы и там задавать тон. Старик Спрингер тоже внес свою тарелку, но к тому времени, когда он туда отбыл, все простенки были уже заняты.
Хотя свадьба скромная и невеста — дочь рабочего из Огайо, однако маленькая группка, собравшаяся около четырех часов в этот сентябрьский день 22-го числа на паперти у красновато-ржавых дверей, выглядит со стороны пестрой и оживленной. Тому или тем, кто проезжал этим субботним днем мимо по пути на рынок или в скобяную лавку, наверняка захотелось быть среди приглашенных. Органист, подхватив свое красное одеяние, нырнул в боковую дверь. У него бородка клинышком. Маленький заскорузлый мужичонка в зеленом комбинезоне — настоящий тролль — дожидается Гарри, чтобы получить за цветы, мамаша Спрингер сказала, что приличия требуют украсить хотя бы алтарь. Фред умер бы, если бы увидел, что Нелли венчают у Святого Иоанна, не украсив алтарь. Два букета белых и розовых хризантем обходятся в 38,50 доллара. Кролик расплачивается двадцатками — плохой это признак, когда банки начинают выдавать двадцатки вместо десяток, однако двадцатидолларовая бумажка пока еще не привилась. Люди суеверны. Вот ведь не собирались устраивать настоящую свадьбу, а во сколько она обходится. Пришлось снять три номера в мотеле «Четыре времени года», что на шоссе 422: один для матери невесты, миссис Лубелл, маленькой испуганной женщины, которая, видно, считает, что надо без конца улыбаться, иначе они все на нее накинутся; другой номер — для Мелани, которая приехала с миссис Лубелл из Акрона на автобусе, и для Пру, которую временно выселили из ее комнаты, где раньше обитала Мелани и до нее манекен, и поместили там прибывшую из Невады Мим, хотя Бесси и Дженис совсем не хотели иметь ее в доме, но Гарри настоял: она ведь единственная сестра и единственная тетка Нельсона; третий номер — для этой пары из Бингемптона, тети и дяди Пру, которые должны приехать сегодня, но в половине четвертого, когда Гарри, перевозивший гостей в своей «короне», заехал за двумя молодыми женщинами и матерью Пру, чтобы везти их в церковь, еще не прибыли. Голова у него гудит. Эта мать Пру раздражает его — она так долго держала на лице улыбку, что та высохла, точно цветок между страницами книги; она производит впечатление человека другого, чем он, поколения — точно старая газета, которую, наводя порядок в доме, вытащили из комода со дна ящика и пытаются прочесть; должно быть, Пру унаследовала свою внешность от отца. В мотеле мать Пру все время волновалась, что запаздывавшие брат и невестка не поймут записки, оставленной у портье, и расплакалась, так что улыбка у нее размокла и слиняла. Ящик второсортного шампанского марки «Мумм» ожидает их в кухне на Джозеф-стрит, где они потом ненадолго соберутся все вместе — приемом это не назовешь; Дженис и ее мамаша решили, что закуску надо заказать у внука Грейс Штул, который заодно привезет и свою подружку, чтобы она помогла обслуживать. А кроме того, они заказали свадебный торт у одного итальяшки на Одиннадцатой улице, который взял за него сто восемьдесят пять американских долларов — это за торт-то... Гарри просто не мог такому поверить. Всякий раз, как дело касается Нельсона, раскошеливайся папаша.
