— Значит, скучаешь. И хочешь видеть?
— Конечно. И это просто биология. Тупая биология, требующая производства потомства. Но мне детей не надо. Пока. Сейчас я хочу почувствовать тебя в себе.
Разговаривать так друг с другом они могли только в крошечном, отделенном от остального мира пространстве — отделенном толстыми стенами так же, как его мозг отделен от мира черепом; они занимали его так же, как занимает наши головы беспрестанное копошение мыслей.
— И как часто ты этого хочешь? И когда придешь снова? Мне нужно знать, чтобы быть на месте.
С Ванессой он всегда планировал встречи. Как-никак у него четверо детей, требующих внимания.
— Ну вот, опять ненужные разговоры. Приду, когда захочу и когда смогу. Не забывай, я должна работать. Деньги мне платят здесь за работу. Кроме того, приходится быть осторожной. Люди догадываются, что ты не прочь… ну, в общем…
— Неужели догадываются?
— А как же! Ты и сам об этом догадываешься. Не очень-то ты удивился, когда я задрала юбку.
Она была права — они вместе спланировали происходящее.
Прошло несколько недель, прежде чем Карен снова пришла к нему. Пришла робкой, жалкой просительницей: она сгорала от вожделения. Он чувствовал это и не был в восторге оттого, что получил над ней такую власть. «Я на минутку», — сказала она, но он заставил ее снять блузку, чтобы позабавиться ее острыми грудками — так же, как она ради забавы набирала на клавиатуре его «Диджит-Айз». Сравнительно невинное занятие закончилось сексом. С годами Оуэн научился завлекать женщин в постель без клятв и высокопарных слов. Временами даже Ванесса переставала ему нравиться, хотя он и толкал ее на откровения, чтобы услышать, что она скажет о знакомых женщинах из их окружения.
— Знаешь, мне нравится Фэй, несмотря на ее вздорный характер. Но она не умеет одеваться, носит до смешного длинные юбки, чтобы скрыть кривые ноги.
— Я не замечал, что у нее кривые ноги.
Ванесса засмеялась низким грудным смехом.
— Еще бы, ты смотрел только на то, что между ними.
— Я все еще чувствую себя виноватым перед ней, попортил ей жизнь.
— И напрасно. Фэй как бабочка. А бабочки сколько живут? День? Два? Когда муж у тебя алкоголик, ты поневоле становишься жертвой. Потом она сделалась твоей жертвой. Нет, Фэй просто рождена быть жертвой.
— А что ты думаешь об Алиссе?
— Спроси сначала об этом у себя.
— Не знаю, что можно сказать о ней.
— Никто не знает, у нее все скрыто.
— Одно очевидно: она привлекательная женщина.
— Все зависит от того, как твой желудок переваривает жир.
Он ущипнул ее за бок. Лицо Ванессы исказила гримаса боли, в глазах зажегся недобрый огонек.
Они были у нее дома — тот редкий случай, когда оба рискнули устроить свидание здесь. Свой красный «стингрей» Оуэн поставил в двухместный гараж Слейдов, и пока не закрылась тяжелая, снабженная электронным замком дверь, машина представлялась ему громадной кровоточащей тушей.
Дом Слейдов, особняк в неоколониальном стиле пятидесятых годов, был расположен на одной из улиц, проложенных в Миддл-Фоллс после войны. Генри усердно плотничал и садовничал на участке, Ванесса выполняла повседневную работу по дому. Оуэна раздражало, что у Слейдов такой устойчивый брак, основанный на каком-то молчаливом соглашении, устойчивый до нелепости. Неужели Генри настолько слеп, что не видит, какая потаскуха у него жена? Неужели Ванессу не злит дурацкое самодовольство ее мужа? Нет, об образцовости их союза говорили оправленные в серебристые рамки фотографии сына супругов, Виктора, зеленая лента — приз Клуба садовников и кресло со скамеечкой для ног, какие он видел в богатых домах Уиллоу.
— Никогда не считал Алиссу толстой.
— А ты присмотрись. Она никак не сбросит предродовую полноту, хотя ее дочери уже четыре года.
Четырехлетняя Нина, естественно, давно ходила и говорила. Она была хорошенькой, но не улыбчивой. В ней уже ощущалась женственность. Люди говорили, она похожа на Йена: такие же нахмуренные брови, такой же проницательный взгляд исподлобья. Пока Нина не подросла, он любил катать ее в коляске, катать быстро, чуть не бегом. Лицо его с козлиной бородкой багровело, на худых ногах проступали жилы. Отцовство и связанные с ним дополнительные физические нагрузки помогали ему бороться с приближающимся пятидесятилетием.
— Ты, кажется, ревнуешь. А у тебя с Алиссой ничего не было?
— Мы подолгу делились друг с другом, сидя за белым вином, и пили его в таких количествах, что это сказывалось на наших талиях. Ты главного не понимаешь, Оуэн. Эротическое удовольствие достигается разными способами, не только когда трахаются. Нам было приятно вдвоем.
— Поэтому женщины и ложатся с мужчинами, чтобы было приятно?
— Отчасти поэтому.
— А что происходит, когда женщина с женщиной? Расскажи поподробнее. Они языком работают или пристегивают искусственный пенис?
— Не помню, дорогой, не помню. Считай, ничего такого и не было… Ну что, еще разок, или уже уходишь? — Полной талией и матовой кожей Ванесса напоминала ему алебастровую Венеру.
— Ты хотела, чтобы я позвал для нас Триси Оглторп, не забыла?
— Это ты хотел быть с двумя женщинами.
— Нет, с двумя женщинами я не справлюсь. В своих фантазиях я знаешь что вижу?
Ванесса молчала.
— Вижу женщину с двумя мужчинами. Не уверен, что мужчина сладит с двумя женщинами, но женщина запросто выдержит двух мужиков.
— И ты хочешь быть той женщиной?
— Зачем ты так?
— Не сердись, дорогой, не надо. Быть долго мужчиной надоедает.
— Самоуверенная мерзавка, вот ты кто. С тобой не соскучишься.
— И вообще кто может сказать, где кончается одна разновидность секса и начинается другая? Зародышами мы все одного пола, женского. Затем счастливцы получают какую-то там хромосому и превращаются в головастиков с пенисом. Все это довольно противно. И киска моя противная… Но иди ко мне, дорогой, пожалуйста. Трахни меня, чтобы до самых гланд.
— Ванесса, это неслыханно. Что за выражения!
— Зато у тебя снова встал.
Больше всего Оуэн любил заниматься любовью мысленно, когда не мешала непривычная мебель, не мешал дух чужого супружества, незримо витающий над кроватью, не мешал предательский дневной свет, пробивающийся сквозь шторы, и перезвон поселковых колоколов, возвещающий окончание школьных занятий. Ночью возле Филлис он легче мог представить их с Ванессой и Патрисию Оглторп — ее худощавое тело и припухшую верхнюю губу, словно заманивающую мужчину погнаться за ней. Что-то подсказывало ему: Триси охотно поддастся преследователю. Они с Ванессой дадут ей возможность с удовольствием это сделать. Он видит три пары темнеющих от вожделения зрачков, видит женские груди и треугольники растительности между ногами. «Секс — противная штука, — сказала Ванесса, — но нам она нравится». Его рука хватается за полууснувший член. Последняя дрожь, и он спускает в подстеленный носовой платок. Близость Филлис, тепло ее тела придают особую остроту его ощущениям. Ее ровное легкое дыхание, такое же легкое, как ее речь, речь человека, не желающего навязывать себя другим, говорили, что она не подозревает о том, что испытывает ее муж.
