А она ничего – позволяла!
Да и что ей оставалось, со скованными-то руками?
…В самом конце лета Аня заболела. Ее беспрестанно рвало. А
слабость была такая, что с топчана невозможно встать. Что уж о трудотерапии
говорить? Ни иголку в руки взять не могла, ни барахлишко простирнуть. А уж
стоило Ленчику посильнее ее поприжать, так тут же сознание теряла…
И валялась в отключке минут по десять, пока ей под нос ватку
с нашатырем не сунут!
Ленчика Анины припадки жутко злили. Он не верил, что ей
действительно плохо, считал – придуривается. Поэтому лечил он ее ремнем да
скрученным мокрым полотенцем. По спине и ягодицам. Иногда по лицу и груди. Но
это не помогало. Тогда Ленчик по-настоящему забеспокоился – вдруг
помрет? – и начал давать девушке таблетки, желудочные настои, кашу на
молоке, а один раз даже на воздух вынес, чтобы подышала.
Неизвестно, что помогло – таблетки, настои, каша или воздух,
но в начале октября ее тошнить перестало. И сознание она больше не теряла.
Слабость, правда, не прошла, а скорее усилилась. Теперь Аня пластом лежала на
топчане, вставая только по нужде, и плакала беспрестанно. Ленчик уже и ошейник
ослабил, и цепь удлинил, лишь бы она выздоровела, но девушка чахла на глазах.
Ленчик ждал ее скорой смерти, но к началу второй четверти Аня не только ожила,
но и сильно растолстела. У нее появился большой живот и дынеобразные груди,
которые вызвали у Ленчика отвращение. Как и ее новоприобретенное пузо с
торчащим пупком. Аня вообще начала вызывать у него омерзение. Поэтому он стал
реже заходить к ней в каморку, а сексом заниматься совсем перестал… Не
возбуждала она его, такая некрасивая, неповоротливая, апатичная. И Ленчик начал
жалеть, что она не умерла!
Как-то в конце января он заглянул к ней после трехдневного
отсутствия. Все это время Аня сидела без воды и еды, наказанная за свою
нечистоплотность (отказалась мыться в корыте, мотивируя отказ тем, что от
горячего ей дурно). Сидела в кромешной темноте, потому что свечи Ленчик ей
оставлять боялся, а фонарь она разбила, чтобы его осколками вспороть недавно
поджившие запястья. Так что когда он вошел в каморку, то не сразу разглядел
пленницу. Пришлось поводить световым лучом по углам. Обнаружилась Аня под
столом. Сжавшись в комок, она раскачивалась вперед-назад и тихо скулила. Под ее
ягодицами была лужа. Ленчик решил, что она обмочилась, и разозлился.
– Свинья! – рыкнул он и, схватив девушку за
волосы, выволок из-под стола. – Грязнуля! – Ленчик сорвал с ее плеч
свою старую футболку (ее кофточка давно пришла в негодность) и швырнул на
пол. – Вытирай немедленно! Сейчас принесу воды, будешь мыть!
Трясущимися руками Аня взяла тряпку и начала водить ею по
полу. Ленчик пнул ее под зад и вышел.
Пока он набирал воду из колодца, пока ее грел, прошло минут
двадцать. За это время можно было успеть вылизать всю каморку, включая стены и
потолок, но, когда Ленчик вернулся туда, оказалось, что лужа никуда не исчезла,
а грязнуля перебралась на топчан и лежит на нем в позе зародыша.
С грохотом поставив ведро на пол, Ленчик шагнул к девушке. До
его слуха донеслось невнятное бормотание и стоны, на которые он не обратил
внимания. Пусть стонет сколько хочет, а отвечать за свои проступки ей все равно
придется! Тем более нечистоплотности Ленчик ей никогда не прощал! А тут не
просто нагадила, как невоспитанная кошка, на пол, так еще простыню обмочила! А
ее, между прочим, он самолично стирал – Аньку-то теперь не заставишь!
– Тварь, – выругался Ленчик и пнул девчонку в
спину, целясь в поясницу, но от злости промазал и попал под лопатку. –
Неблагодарная тварь! Немедленно встала и пошла мыть пол!
Но Аня, казалось, его не слышала. Она корчилась и бормотала.
Ленчик изготовился еще к одному удару, но замер с занесенной ногой и с
интересом прислушался.
– Мама, мамочка… – скулила Аня, стараясь подтянуть
колени повыше, но ей мешал вздувшийся живот. – Как больно…
Интерес тут же пропал, как он услышал о боли. Испытывать ее
– нормально! Даже хорошо! Через боль приходит очищение. Ведь поэтому он ее и
бил. Не ради собственного удовольствия, нет, только ради нее, погрязшей в грязи
и похоти девчонки, и ее заблудшей, терзаемой демонами души…
Только, видно, зря он старался! Девка как была тварью, так и
осталась!
– Вставай, я сказал, – процедил Ленчик, опустив
таки ногу ей на поясницу. – Или с тобой по-другому поговорить?
– Помогите, – едва слышно выдохнула Аня. –
Помогите мне… – Новый приступ боли скрутил, но она не перестала
шептать. – Я умираю, неужели вы не видите? Вызовите врача! Пожалуйста…
– Ничего, оклемаешься, – ответил Ленчик, но сам
немного струхнул. Он до жути боялся покойников! – Тебе не привыкать…
– У меня начались преждевременные роды! – каркнула
она. – Я умру, если мне не помогут! Умру! – Аня вцепилась в его
локоть. – Коль в вас осталась хоть капля человеческого – вызовите врача!
Меня не жалеете, так ребенка своего…
Услышав это, Ленчик испуганно отступил. Выходит, лужа под
ней – это не моча, а отошедшие воды! А боли, одолевающие ее, – предродовые
схватки?
И это значит, что сейчас из нее полезет ребенок! Его
ребенок!
Нет, только не это!
Ленчик ненавидел детей. Эти маленькие, орущие комочки плоти
вызывали у него такое же омерзение, как и беременные женщины! И те и те
неполноценные существа. Первые еще не люди, вторые уже не люди, а сосуды,
внутри которых растет и развивается плод…
Вот к подросткам он хорошо относился – еще не испорченные,
но уже соображающие существа. Поэтому с ними и работал! Хотя, будучи в возрасте
своих учеников, мечтал стать врачом. И стал бы (в медицинский он поступил
легко!), если бы его не тошнило при виде крови, а увечные и убогие с их
открытыми ранами и физическими недостатками не вызывали отвращения.
Пришлось Ленчику уйти из меда сразу после первого курса и
поступить в пед.
– Сделайте что-нибудь! – взвыла Аня. – Я
больше не могу терпеть!
Ленчик брезгливо дотронулся до ее колена, отодвинул его,
заглянул между ног. Как он и думал – ребенок уже был на подходе. Страдальчески
скривившись, Ленчик пошел к двери – надо было принести чистых тряпок и
захватить перекись водорода да ножницы, чтобы перерезать пуповину.
* * *
Аня родила быстро и довольно легко. Что неудивительно –
ребеночек был очень маленьким, килограмма на два. Когда Аня глянула на него
сквозь пелену слез, то не поверила глазам своим. Новорожденный был похож не на
человечка, а на лягушонка. Худющий, махонький, сморщенный и какой-то бурый, он
не плакал и не дрыгал ножками. Лежал на руках Ленчика со сжатыми кулачками,
похожими на головки дикого мака, и не шевелился.
– Что с ним? – всхлипнула Аня и протянула руки,
чтобы дотронуться до своего ребенка, но Ленчик сделал шаг назад, не давая ей
сделать этого. – Почему он молчит? Он умер?
