– Вот как он со мной обращался! – закричала она,
тыча в многочисленные шрамы. – Держал на цепи, как собаку! – Аня
вцепилась в обезображенную кожу на шее, словно хотела сорвать ее и кинуть на
стол перед судьей. – Смотрите! Что же вы…
Из зала суда ее увезли на «Скорой». Накачали успокоительным.
Госпитализировали в неврологию. Так что о решении суда Аня узнала спустя неделю
из газет. Ленчику дали семь лет. Прокурор настаивал на десяти, а адвокат на
пяти. Прочтя статью, Аня тупо уставилась в казенную стену и долго не могла
поверить в то, что газетчики ничего не напутали. Она-то думала, Ленчику
пожизненное дадут, чтобы сдох в тюрьме! А еще лучше – расстреляют. А он получил
всего-навсего семь лет. То есть он выйдет из тюрьмы вполне дееспособным
пятидесятилетним мужчиной и будет еще лет двадцать, а то и тридцать, жить себе,
поживать, а коли зона не отобьет у него охоту издеваться над невинными
девушками, то за старое возьмется… И искалечит жизнь еще кому-нибудь!
В тот день Аня раз и навсегда разуверилась в справедливости
правосудия. А ночью, маетной, бесконечной, выжавшей из нее все силы, впервые
подумала о том, что было бы правильно самой наказать Ленчика. Если это не может
сделать справедливый российский суд, то почему ей, Ане, не взять на себя
обязанности богини правосудия! Но в ту ночь она еще оставалась Анной Кулаевой.
Превращение случилось много позже, когда истерзанная кошмарами, призраками
прошлого, страданиями, комплексами Анна уразумела, что не будет ей покоя, пока
Ленчик живет на этом свете. Только истребив его, она избавится от своего ада. И
вот когда она это поняла, то стала Фемидой…
* * *
Уехать в Москву сразу после суда у Ани не получилось.
Пришлось задержаться в областном центре, чтобы заработать денег на дорогу и
проживание (столичная газета недолго баловала девушку своей помощью). Аня
устроилась сразу на три работы: продавщицей, уборщицей и сторожем и четыре
месяца света белого не видела. Ранним утром вскакивала, чтобы помыть полы в
офисе, днем торговала на рынке, ночью охраняла детский сад, не забывая при этом
заниматься – он поставила перед собой цель поступить в московский вуз. И
поступила ведь! Не в самый престижный, зато на бюджетное отделение, где даже стипендию
платили.
Жила Аня в общежитии, вечерами работала посудомойкой в
закусочной, так как помощи ей ждать было неоткуда. Другим из дома хоть
сколько-нибудь присылали, а Ане нет, а все потому, что она не оставила
родителям своего адреса. И сама не писала. Вычеркнула их из жизни вместе со
всем, что хоть как-то напоминало прошлое.
Тогда она еще надеялась, что сможет о нем забыть.
Но забвение не наступало. Прошедшее напоминало о себе
кошмарами, приступами черной меланхолии, частыми болями внизу живота, паническим
страхом интимных отношений. Всякий раз, когда заигрывали с ней, приставали
мужчины, Аня в ужасе убегала от каждого, пусть и совершенно безобидного парня.
Уж она-то знала, как обманчива внешность!
Институт Аня так и не окончила. Бросила на последнем курсе.
Из общежития ее, естественно, тут же выселили, но Аня в скором времени
прибилась к какой-то одинокой старухе, которая пустила ее к себе жить не за
деньги, а за услуги. Девушка убирала, варила, стирала, а вечерами рисовала
небольшие акварели в китайском стиле (был очень моден в те годы) и продавала их
на улицах. Но все эти занятия не были основными. Одна ждала, и это было
главное, чем она занималась днями напролет. Ждала, когда истекут семь лет и
освободившийся Ленчик вернется в свою халупу – больше ему возвращаться
некуда! – вернется, чтобы умереть…
Аня окончательно и бесповоротно решила убить его. А там будь
что будет! Он не должен жить. Он не имеет права жить…
* * *
Семь лет истекли. К тому времени бабка умерла, завещав Ане
свою квартирку. Но не это радовало, а то, что Ленчик освободился. И вернулся,
наверное, в свой старый деревянный дом. Она могла бы связаться с его адвокатом
или со своими родственниками, чтобы узнать точно, но не стала, была на все сто
уверена – она застанет и убьет Ленчика в его же собственном доме. Для этого она
купила у одного спекулянта, спеца по трофейному оружию, старый-престарый
«браунинг», который при этом был в отличном состоянии и стрелял без осечек.
Вооружившись, Фемида отправилась в родное село. Сначала поездом, потом автобусом,
дальше пешком. По той самой дороге, на которой ей повстречался Ленчик на своем
«Москвиче»…
К дому Сухова Аня подошла, когда уже стемнело. Прошла по
темной улице к калитке, толкнула ее, покосившуюся, полусгнившую, вошла в
запущенный сад. Свет в доме не горел – окна были черны. Аня подошла к одному,
заглянула через мутное стекло внутрь. Ничегошеньки не видно! Тогда она шагнула
к двери, распахнула ее…
Дверь, скрипя и чуть ли не по-человечески охая, отворилась.
Аня вошла. Огляделась. Сразу бросилось в глаза запустение, царящее в сенях.
Кругом гнилые дрова, какие-то стоптанные башмаки, пустые банки, следы костра –
очевидно, тут частенько коротали ночи бродяги. Аня подняла с пола несколько
газет, служивших незваным гостям скатертями, скрутила их в трубочку, подожгла
краешек и с импровизированным факелом двинулась в глубь дома. Куда идти, она не
знала наверняка, но что-то подсказывало ей направление. Так по наитию Аня нашла
кухню, в полу которой зияла квадратная дыра. Это был подпол!
Газетный факел погас. Пришлось делать новый – из
собственного шарфа. С ним Аня и спустилась вниз. Она чувствовала – Ленчик там.
Подпол оказался большим, просторным, непохожим на ее тюрьму.
Это озадачило. Но почти сразу же Аня заметила деревянную дверь и, отворив ее,
увидела знакомую лесенку. По ней и спустилась…
Пока шла, диву давалась. Сколько ж труда пришлось приложить,
чтобы обустроить это убежище! Мало того, что подпол пришлось расширить, так еще
прорыть тоннель, сколотить лестницу, оборудовать комнатенку… То-то она
получилась такой маленькой! На большую, видно, уже сил не хватило…
Когда Аня очутилась перед крепкой деревянной дверкой с
огромной щеколдой, она на мгновение остановилась. Накатил страх. Тот самый, из
прошлого. Тогда Аня решительно вытащила из кармана «браунинг». Крепко взяла его
в правую руку. Сжала рукоятку. Стало немного спокойнее. Она пнула дверь и
вошла.
Каморка оказалась даже меньше, чем она помнила. Просто нора.
Темная, мрачная, сырая. Ане просто не верилось, что она смогла прожить здесь
так долго… Прожить и выжить. И при этом не сойти с ума…
Обстановка была та же. Стол, топчан, ведро. В ведре моча (в
нос шибанул запах), на столе обглоданная краюха, на топчане человек. Закутанный
в какие-то обноски, он спал, с присвистом похрапывая.
Аня вытянула руку с «браунингом» и громко сказала:
– Подъем!
Человек на топчане завозился, повернул абсолютно лысую
голову и хрипло спросил:
– Че надо?
Несколько секунд Аня пораженно всматривалась в лицо мужчины,
не находя в нем никакого сходства с тем, которое снилось ей каждую ночь. Неужели
за семь лет человек может так сильно измениться?
