– Ты че творишь-то? – испуганно забухтел мужик,
вскакивая и тыча черным пальцем в нацеленное на него оружие. – Убери, ты
че! Я и так уйду! Ща пожитки соберу и уйду!
– Ты кто? – прошелестела Аня.
– Петя, – растерянно ответил тот. – Петя
Мотов. Я тут перекантоваться хотел… В тепле… Ты, дамочка, не взыщи, я ж не
знал, что дом чей-то. Думал, раз хозяин помер…
– Кто помер?
– Хозяин. Ленька Сухов.
– С чего ты взял, что он?..
– Дык все знают. Все село. Помер в прошлом годе. В
тюряге еще. Над ним там зэки издевались, у него сердце-то и не выдержало… От
инфаркта помер. Годик оставался до освобождения!
По Аниному телу прошла судорога. «Браунинг» в ее руке
заходил ходуном. Перепуганный бомж в ужасе вскочил и, прикрывая лицо руками,
засеменил к выходу. О своих пожитках он не вспомнил, главное для него сейчас
было – спастись самому. Пока полоумная баба его по случайности не пристрелила!
Аня не заметила, как бродяга покинул хибару, она вообще
ничего не видела. И не слышала. Стояла, как гипсовая статуя, неподвижная,
бледная… Только рука с оружием дергалась вверх-вниз, как потревоженная пружина.
Неизвестно, сколько длилось это состояние. Давно покинул дом
незадачливый бомж. Звуки ночи смешивались со стонами и всхлипами разрушавшегося
покинутого дома, запущенного сада. Аня ничего не слышала. А когда до нее начали
доходить из тьмы звуки, перед глазами проступили очертания предметов, она
ощутила такую боль, какой не испытывала даже во время родов. Мука пронзила все
тело и отдалась в голове. Аня осела на грязный пол, схватилась скрюченными
пальцами за виски и завыла, по-собачьи вытянув шею и задрав голову…
И тут…
Когда взгляд взметнулся вверх, женщина увидела…
ЕЕ.
Эву.
Тот самый уцелевший портрет, который она с таким
остервенением пыталась сорвать! Он все еще висел на своем привычном месте. И
практически не изменился. Не истлел, не отсырел, не облез, только немного
потускнел от времени. И Эва была все та же. Роскошная, надменная, насмешливая,
презрительно смотрящая на Аню… И взгляд ее ничуточки не потух. Желто-зеленые
глаза горели живым огнем, презирая глупую деревенскую корову с гнилыми зубами.
А в глубине зрачков плескалось торжество. Да, Эва торжествовала! Ведь Аня так и
осталась неотомщенной. Со своим адом и нерастраченной ненавистью…
Да, Ленчик умер! Но все равно Аня не могла успокоиться. Он
должен был умереть совсем по-другому! Искупить вину перед ней. Избавить ее от
кошмаров. Он должен был умереть от ЕЕ пули! Но он тихо скончался в тюряге от
сердечного приступа… Трусливо ушел, не дождавшись возмездия. Подлый, никчемный
человек…
Аня презирала его. Днями презирала, ночами боялась,
ненавидела и…
Немного любила!
В своих кошмарах она тосковала по Ленчику. Когда во снах он
уходил, лязгнув щеколдой, Аня думала – как жаль, что он ушел… Быстрей бы
вернулся!
И это было страшнее всего! Не ненависть, а любовь… А если не
любовь, то ненормальная привязанность. Когда-то она читала о том, что жертвы
маньяков попадают к своим мучителям в психологическую зависимость, а иной раз
преисполняются к ним любовью. Тогда Аня в это не верила. Считала глупостью
несусветной. Думала, как можно испытывать положительные чувства к тому, кто над
тобой измывается? А оказалось – можно! По крайней мере, те месяцы, что они с
Ленчиком проводили за чтением книг и вязанием, Аня не раз вспоминала с
непонятной ностальгией. Она стыдилась этого чувства, умом понимая, что должна
испытывать к Ленчику только ненависть. Не разбавленную ничем. А получался
коктейль. Из разных эмоций. Иной раз совсем странных… И именно это заставляло
Аню мучиться больше всего. Убив Ленчика, она надеялась избавиться от этих
двусмысленных ощущений. Не только от кошмаров, но и от непонятной тяги вернуть
что-то из того, что было…
Но судьба в очередной раз сыграла с ней злую шутку.
Обманула. Предала. И что теперь Ане делать? Со всеми своими переживаниями,
надеждами, со своим адом? Чего желать? Жить так она не могла, забыть – тем
более…
Значит, нужно было что-то сделать. Что-то радикальное. Вдруг
ни с того ни с сего Аня вспомнила кадры старой кинохроники, запечатлевшие, как
на Параде Победы в 1945 году советские бойцы кидали фашистские знамена в
костер, и подумала о том, что все правильно… Уничтожить символ – то же самое,
что уничтожить врага. И если бы существовал символ ее страданий, Аня не
задумываясь истребила бы его. Но его…
Нет?
Или все же есть?
Этот дом, например! Разве он не символизирует ее ад? Сжечь
его! Как фашистские знамена! И ступить в новую жизнь, не оглядываясь на
пепелище…
С этими мыслями Аня бросила факел на пол. Отстраненно
проследила за тем, как огонь перекинулся на доски. Затем перевела взгляд на
топчан, к которому подступало пламя. Долго смотрела, как занимается покрывало…
На ее глазах сгорала ее тюрьма. Но Аня ничего не
чувствовала…
Никакого облегчения.
Но стоило огню взобраться вверх по стене и лизнуть своим
красно-синим языком портрет Эвы, как Аня ощутила внезапное удовлетворение, даже
не смогла сдержать смеха. Да, она смеялась! Хохотала, как сумасшедшая, видя,
как языки огня слизывают со стены частички Эвиной плоти, превращая ее в уголь.
Несколько секунд прошло, и вместо надменного рта – черная клякса! Вместо
издевающихся глаз – прожженные дыры! А вместо самой Эвы – ссыпавшаяся на
остатки топчана сажа…
И тут Аня поняла, что избавит ее от мучений. От ее ада. От
ее кошмара. Смерть Эвы. Уничтожение символа ее страданий.
Ведь это именно она во всем виновата. Как же Аня могла
забыть? И ненависть свою, и страшные мысли, и те мечты о мучениях богоподобной
Эвы…
Она должна заставить ее страдать и мучиться. И наблюдать за
этим со стороны. Как когда-то Эва наблюдала за ней…
А потом убить! Не Ленчика, так его БОГИНЮ!
Сразу, как это решение сформировалось в ее мозгу, рухнула
потолочная балка. Полыхая, стреляя искрами, она повалилась на пол, едва не
задев Аню. Но девушка не сошла с места даже тогда, когда жар опалил ее ноги.
Минуту, а то и больше она наблюдала за тем, как пламя пожирает ее тюрьму,
затем, швырнув «браунинг» в огонь, развернулась и неторопливо вышла за дверь…
Ей некуда было спешить! Она знала – на то, чтобы добраться
до Эвы, потребуются годы! Но это ее совсем не пугало…
Часть V
Глава 1. «Жертва Фемиды»
Чуть живая от усталости, Эва вползла в салон минивэна.
Сорвав с себя полушубок из чернобурки, она повалилась на кресло и простонала:
– Сейчас сдохну от жары!
Дуда тут же подала ей бутылочку холодной минералки. Эва
припала к ней губами и разом ополовинила. Остальное она хотела допить не
торопясь, но тут в салон забрался Ганди и, увидев в руках Эвы пластиковую
поллитровку с водой, выхватил ее со словами:
