– Это ты, Лид, что ли?
– Я уж и сама не знаю, Лида я или нет.
– Успокойся. Кто тебя преследует?
– Неоплатоники, – ответила она, рыдая.
– Неоплатоники… – задумчиво повторил Рудольф Валентинович. – Их много?
– Для меня достаточно.
– Так, – пробормотал он. – Погоди, дай сосредоточиться.
– Мне холодно, – сообщила девица, застывшая посередине комнаты. – Можно одеться?
– Можно, – разрешил Рудик, но тут же поправился: – Чего одеваться, если скоро опять раздеваться?
– Ты не один? – спросила с подозрением Лидка в трубке.
– Почему не один… Один, – соврал Рудольф Валентинович. – Просто фильм смотрю… По кабельному каналу.
– Порнографический?
– Эзотерический. А в конце все выходят замуж.
– Я не могу… Я свихнусь в этом проклятом городе! – прокричал телефон.
– Проверь свою адекватность, – посоветовал Белецкий. – Скажи громко: «Мама мыла раму».
– Сам скажи! – отрезала Лидка.
– Я уже сказал, – терпеливо заметил врач. – Наверное, опять этот тип? – предположил он по возможности спокойно, ибо являлся в этой ситуации психотерапевтом.
– Конечно! Прикинулся какой-то бледной девкой и сел в мое рабочее кресло!
– Ты, случайно, не спятила?..
– Если ты ко мне сейчас не придешь, я руки на себя наложу!
– Накладывай, – разрешил он. – Но если через час не наложишь, я буду у тебя. Потерпи, – он посмотрел на свою клиентку, которая по-прежнему стояла как солдат, навытяжку. – А может быть, через два…
Бросил трубку на рычаг. Выдернул телефон из розетки и зачем-то накрыл его подушкой, по-видимому, из-за мрачного мистического чувства, которое к нему подступало.
– Теперь нам никто не помешает.
Бессмысленно уставился на розовый плоский сосок.
Ему пришло в голову, что он похож на маленькую пробку.
– А-а-а… – раздалось из соседней комнаты.
– Это мой отец… Не пугайтесь. Так о чем мы говорили?
– Грудь… дергает, – напомнила ему девица, отчего-то двусмысленно улыбнувшись. Ее стыд и замешательство прошли.
– Да… Грудь, – повторил Рудик, чувствуя, что мысли разбегаются, словно лягушки из-под сапога лесника. – Это мастопатия, девочка. Только и всего.
– А это опасно?.. – она запнулась, подбирая слова. – От этого умирают?
– Конечно, – горячо согласился Рудольф Валентинович. – Я вам помогу, – он приблизился к ней вплотную.
– Умереть поможете? – уточнила она как человек аккуратный и не терпящий двусмысленности.
– Да. И воскреснуть тоже помогу. Главное – быть адекватной и политкорректной. Адекватность превыше всего. Принимайте мастодинон, и всё будет отлично.
Он вдруг порывисто поцеловал ей ключицу. Его язык почувствовал легкий привкус соли.
– Ай, – сказала она. – Чего это вы колетесь?
– Потому что я не брился сегодня, – объяснил врач, слегка задыхаясь.
В доказательство своих серьезных намерений он слегка укусил ее за плоский сосок. Девица на это уже ничего не сказала и чувств своих не обнаружила. Ее тело окаменело. Тогда он нехотя и без страсти повалил ее на диван, потому что так было принято, и если бы он этого не сделал, то возникли бы недоумевающие вопросы со стороны друзей и знакомых.
Но здесь случилось нечто странное. Какая-то тень возникла за его спиной и навалилась как туча. Кто-то цепкий впился в его плечи изможденными руками и начал стаскивать с пациентки на пол. Рудик только заметил желтую пергаментную кожу с нестрижеными ногтями и понял, что это, по-видимому, его отец…
Безумие разорвалось внутри головы как боевая граната. Старик не ходил уже два месяца, и его клиническое состояние не внушало никаких благоприятных надежд.
Рудольф Валентинович сильно сдрейфил, сполз с девицы вниз, как ледник, задымился от ужаса и начал хватать воздух ртом. Девица сжала ноги, закрыв свою грудь голыми руками.
Потом, опомнившись, быстро накинула на себя блузку и кинулась опрометью из неадекватной квартиры. Врач услышал, как гремят по лестнице ее турецкие каблуки.
Через минуту в комнате зазвенела навязчивая тишина, даже отец не стонал и не просил пописать.
Рудик стянул с себя рубашку. На левом плече были заметны красные царапины от ногтей.
В замешательстве Белецкий встал с пола и заглянул в комнату отца. Тот по-прежнему лежал в той же позе, в которой его оставил сын, когда щупал простыни.
Все было очень странно. Рудик почесал свой рыжий затылок. Пошел на кухню, чтобы умыться и сбросить с себя нервный стресс.
Но здесь его ждала новая неудача. Кран, только открывшись, сорвался с резьбы и в раковину хлестанула желтая вода какой-нибудь реки Хуанхэ, не знающая преград и не умеющая бороться с собственными страстями.
– Вот черт, – пробормотал Рудик, обращаясь к чему-то невидимому, что было вокруг. – Вот дьявол!
Он почувствовал, что из него вынули стержень. Вернее, он выпал сам, когда производились исследования по мастопатии.
Белецкий поплелся в уборную, отворил над унитазом деревянную панель, за которой скрывались канализационные коммуникации. Завертел кран, что перекрывал подачу воды в квартире.
Вода, хлеставшая на кухне, умерила свой пыл, стала ласковой, как домашняя кошка, а потом вообще иссякла, пошла вспять и укрылась в своей железной норе, ворча и царапаясь там когтями.
Рудик обтер полотенцем мокрое лицо.
Он сталкивался с этим и раньше: когда неосмотрительно поступаешь, то этот поступок, словно тяжелый камень, летит в воду действительности, и поднимаются волны, круги бегут врассыпную в виде ненужных встреч, и клубок разматывается, запутывая руки…
Нужно было сбить этот стихийный порыв с окружающего мира и для этого успокоиться самому.
Он начал дышать по-собачьи, высунул язык и выкатил из орбит глаза, которые в последнее время были повернуты вовнутрь и видели лишь химеры своего неудачливого эго. Но это упражнение ни к чему не привело, нервы были расстроены, стихия внутри не смирялась, жизнь представлялась загадкой, а отгадчик ее был явно несчастлив.
Рудик бросил упражнение через минуту.
Вышел из квартиры и запер дверь на два замка.
2
Лидка жила в небольшом частном секторе, расположенном на окраине Орлеана, где еще сохранились глинобитные дома, обмазанные конским навозом, перемешанным с песком и соломой. Но ее дом был деревянным, среднерусским, и она гордилась этим, так как в Орлеане была своя иерархия: жители первого сорта жили в панельных домах из шлакобетона, жители третьего сорта – в глинобитных, монгольских и степных, а она, Лидия Павловна, находилась посередине, следовательно, наверх, к звездам, требовался только один шаг. Правда и вниз, к глинобитным, нужен был тоже один шаг-падение, но парикмахерша об этом не думала, уповая на свою удачу и умение выходить сухой из воды.
