Ведь ее в детстве унес смерч. Унес и вернул. Если верить Рею Брэдбери (а хорошие писатели редко ошибаются: все, о чем они пишут, рано или поздно оказывается правдой), смерч — это разумное существо. Хитрое и дальновидное. Он поглощает интеллект своих жертв и умнеет.
Возможно, этим и объясняется, что болгарская прорицательница Ванга, которую тоже, когда она была маленькой девочкой, унес смерч, чудом оставшись в живых, стала обладать удивительным даром.
И вот Яна сидит рядом со Светловой, смотрит куда-то в одну ей видную даль и рассказывает-бормочет:
— Солнце.., остров.., камни… Солнце жжет нестерпимо…Черепахи… Мужчина с женщиной спасают…
В общем, Анна вполне верила в возможность существования таких способностей. Дело в том, что и на нее иногда такое находило. Вдруг ясно, будто краткий приснившийся сон, видишь очень четкую картинку. Правда, если это дар, то Светловой досталась от него всего лишь малая малость.
Неожиданно дощатый настил, закрывающий вход в подвал, с грохотом отодвинулся.
Это Вершинин принес еду и воду. И ему совсем не понравилось, что ясновидящая о чем-то бормочет. Вдруг о его художествах?
Почесав репу, Вершинин притащил крепкий джутовый мешок, бесцеремонно натянул его Орефьевой на голову и крепко замотал бечевкой.
И Яна примолкла. Вместо прорицаний теперь из мешка доносилось только слабое попискивание и неясный бубнеж.
На Светлову Васька Вершинин даже не взглянул.
Аня же в отсутствие изъятого у нее «Макарова» сочла за благо не обращать на себя внимания похитителя.
Она здраво рассудила, что, если Ладушкина нет с ними в подвале, значит, он, очевидно, на воле. — Ладушкин есть, его не может не быть!
Убивать Ладушкина Васька Вершинин, клептоман, рыболов и охотник — но все-таки ведь не мокрушник! — вряд ли стал бы.
И значит, нет смысла рыпаться. А надо немного подождать, как Гоша проявится.
* * *
А Гоша Ладушкин отлеживался, как раненый зверь…
С тою только разницей, что зверь просто отлеживается, а Гоша еще и планировал мысленно операцию по пленению коварного рыболова и охотника.
Изучив расположение избушки Вершинина, Ладушкин предвкушал тот дивный миг, когда в предрассветный час — ну, лучше в предрассветный, так как именно в это время люди спят особенно крепко, сладко и непробудно! — он возникнет на пороге этого домика. Отомкнет предварительно все, что полагается: крючочки, замочки — и, приставив стальное дуло пистолета к храпящей наглой физиономии, поквитается с ним.
Спросит его перво-наперво, на кого он ставил эти капканы. На медведя?
Гоша поморщился от боли в раненой ноге, которую не заглушил до конца даже обезболивающий укол.
Или на динозавра?
Второй вариант казался самому Гоше более вероятным.
Припомнит Ладушкин ему капкан этот медвежий-динозаврий, припомнит!
Ну а дальше вопросы этой наглой морде будут заданы, собственно говоря, по делу: где содержится столь необходимая для прояснения деталей расследования ясновидящая Орефьева? Куда ее спрятал?
И вообще, почему, такой-сякой, бухгалтершу похитил?
В случае сопротивления — короткий и эффективный удар стальной, как дуло пистолета, Гошиной ладонью в район шеи и предплечья. Удар краткий, эффективный и безусловно вырубающий…
Рисуя в воображении эти сладкие картины возмездия, Гоша, прихрамывая, добрался до избушки.
Из домика доносилось посапывание. Спит! Рыболов-охотник дрыхнет! Все складывалось как нельзя лучше.
Мысленно окрестив хозяина капкана рыболовомохотником, Гоша отчего-то опять ставил на первое место в этом словосочетании слово «рыболов»…
А надо бы наоборот, надо было «охотник». Потому что рыболовы спят крепко. А вот охотники… Сон охотника чуток и хрупок, привык в лесу ко всякому.
Чу! Всегда настороже, даже во сне. Ведь в лесу как в лесу… Чуть ветка хрустнет, а охотник уж должен быть начеку…
Гошу должно было насторожить, что в безмятежном посапывании, доносившемся из избушки, изменился ритм. По-видимому, охотник проснулся и, затаившись, прислушивался и уже только притворялся спящим.
Но увлеченно возясь с замком, Гоша этот момент пропустил. А заметил Ладушкин это обстоятельство, когда было уже поздно…
Бросив бесполезную борьбу с замком, Гоша могучим плечом высадил дверь. И с бешеным, предполагающим в таких случаях криком «На пол!» ворвался в тесное помещение.
Но все, что Ладушкин увидел, — это тело охотника, который, разбежавшись, почти грациозно, рыбкой, вылетел в окно, не слишком, в общем-то, даже и широкое — окно маленького домика…
Выпрыгнув вслед за ним в то же окно, Ладушкин успел все-таки увидеть, что хозяин капкана сначала катится кубарем от избушки, а потом, вскочив на ноги, быстро исчезает в низких зарослях карликовых сосенок, произрастающих на острове.
Все оказалось не так, как планировал Ладушкин.
Вместо короткой и жестокой схватки и столкновения один на один противоборство превратилось в бег с препятствиями.
Несмотря на грузность и тяжеловесность рыболова-охотника, он бегал прекрасно. Замечательно бегал!
Конечно, у Ладушкина тоже была великолепная физическая подготовка. Все-таки у них в агентстве «Неверные супруги» надо было быть готовым ко всяким неожиданностям.
Плюясь и матерясь, Гоша, несмотря на поврежденную ногу, старался не слишком отставать от рыболова, убегающего не менее стремительно, чем какой-нибудь неверный супруг, застигнутый на месте преступления, удирает от другого супруга, разъяренно гонящегося за ним со сковородкой в руках.
Отличие состояло только в том, что у Ладушкина в руках была не сковородка, а пистолет.
После того как приметная кривоватая, раздвоенная, как вилка для десерта, сосенка промелькнула мимо Гоши второй раз, он понял, что в столь стремительном преследовании, очевидно, не было большого смысла.
Все-таки они были на острове.
И бегали, собственно говоря, по кругу.
Просто они оба увлеклись и не сориентировались: охотник — спросонок, а Гоша — от невезения, злости, голода и действия обезболивающего лекарства.
Охотник первым сообразил, что марафон может оказаться бесконечным.
И в какой-то хорошо рассчитанный момент юркнул к воде. В том самом месте, где у него была причалена лодка!
А когда разгоряченный Гоша, задыхаясь от быстрого бега, выскочил вслед за ним на серый прибрежный песочек, мотор уже взревел, а лодка с негодяем-рыболовом, поднимая пенную струю в кильватере, удалялась от берега.
Чертыхнувшись, Ладушкин обессиленно рухнул на песок.
